Священник Филипп Парфенов
православный христианин
совет форума
|
Выходит так (и так было с тех пор, что я себя помню), что во всем том, что я люблю, считаю своим и с чем себя так или иначе отождествляю — религия, Церковь, тот мир, к которому я принадлежу по рождению, воспитанию, вкусам и убеждениям, — я остро вижу их неправду и их недостатки. В том же, что я не люблю и от чего отталкиваюсь, — «левизна» во всех ее проявлениях, — я вижу его правду, пускай даже и относительную. «Внутри» религии я ощущаю себя радикальным contestataire (спорщиком – фр.). Но с contestataire’ами я чувствую себя консерватором и традиционалистом.
Прот. Александр Шмеман, «Дневники»
Либерализм сейчас ругать модно, и у многих православных считается хорошим тоном «лягнуть» его. На то есть, безусловно, основания. И так уж случилось, что, прежде всего, он ассоциируется у многих с хаосом российской жизни 90-х, с риторикой о правах человека на фоне фактического бесправия людей перед произволом анархического – а впоследствии государственного коррумпированного – капитализма, с сексреволюцией и гей-парадами, и прочими малоприятными для многих вещами.
В 90-е годы постсоветский либерализм отталкивал лично меня воцарившейся массовой культурой с ее штампованными образами («человек имеет право», «бери от жизни все» и прочее в этом же духе, о чем нет особой нужды напоминать). Масскульт этот вовсе не нов, над ним иронизировал уже Лев Толстой в «Анне Карениной».
«Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на то, что ни наука, ни искусство, ни политика, собственно, не интересовали его, он твердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и изменял их, только когда большинство изменяло их, или, лучше сказать, не изменял их, а они сами в нем изменялись.
Степан Аркадьич не избирал ни направления, ни взглядов, а эти направления и взгляды сами приходили к нему, точно так же, как он не выбирал формы шляпы или сюртука, а брал те, которые носят. А иметь взгляды ему, жившему в известном обществе, при потребности некоторой деятельности мысли, развивающейся обыкновенно в лета зрелости, было так же необходимо, как иметь шляпу».
СОПРИКОСНОВЕНИЯ И ОТТАЛКИВАНИЯ
Разумеется, нужно сознавать, что христианство не сводимо ни к одной из идеологий и, тем более, политических систем, поскольку его основание не от мира сего. Но эта несводимость христианства к любым человеческим учениям и философским системам в то же время совершенно не исключает его открытости каждому из них и наличия определенных точек соприкосновения и пересечения с ними. Так обстоит дело и с либерализмом. В Энциклопедии Брокгауза и Эфрона он определяется так: «Либерализм – в политике так наз. направление, противоположное консерватизму; в философии и религии он противополагается ортодоксальности. Это слово происходит от лат. liber – свободный. Л., в общем, есть стремление к общественным реформам, имеющим целью свободу личности и общества, а также к свободе человеческого духа от стеснений, налагаемых церковью, традицией и т. д.».
Но положение о том, что человек свободен, самовластен, и таким задуман Творцом, что все люди перед Ним равны, проходит через всю святоотеческую христианскую мысль. Другое дело, что отсюда могут делаться разные выводы. «Все мне позволительно, но не все полезно», – учит христианство устами апостола Павла. «Позволительно все, что не нарушает свободы другого», – провозглашает либерализм. Но что полезно для человека, а что нет, долгое время за него решало общество (государство, Церковь). Либерализм на первое место поставил индивидуальность человека, его право поступать наперекор общественным представлениям, только если его стремление не подпадает под уголовное законодательство.
Хорошо это или плохо? – на это нет однозначного ответа на все случаи жизни, но, во всяком случае, далеко не всегда это плохо. В конце концов, первые христиане шли часто наперекор общепринятым представлениям в иудействе и эллинизме, становясь этакой «пощечиной общественному вкусу», за что и подчас жестоко преследовались. В конце концов, именно они положили начало принципу свободы совести, задолго до будущих протестантов-реформатов. Последующие поколения христиан, получившие право беспрепятственного исповедания своей веры и господствующее положение в обществе, этот принцип для иноверцев подзабыли. В таком случае, в Новое время либерализм его возродил уже для всех без исключения на законодательном уровне.
Разумеется, сами либералы были, да и сейчас остаются подчас далеко не всегда на том уровне, который они провозглашали (лозунг «свобода, равенство, братство» Французской революции и прочие постулаты века Просвещения фактически обернулись большой кровью, после чего еще целое столетие Франция периодически сотрясалась от разных революций). Но разве у христиан в истории те же благие слова не расходились с практическими делами подобным же образом?
ПРАВА ЧЕЛОВЕКА В ПИСАНИИ
«Бог не дал человеку никаких прав, но дал заповеди», – вот одно из сильных возражений, которое можно встретить среди верующих иудеев, мусульман или христиан. Безусловно, это так, и в Библии невозможно будет найти выражение «права человека» или «человек имеет право на…». Следует ли отсюда, что никаких прав ни за кем однозначно не подразумевается? Ни в коем случае. Какими словами это ни вырази, в Писании фактически уже с самого начала провозглашено право на жизнь каждого: «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию» (Быт. 9: 6). Сама последующая заповедь «не убивай» одновременно охраняет это право. Так же, как заповедь «не укради» фактически охраняет право каждого человека на собственность, а заповедь «не лжесвидетельствуй» способствует праву человека на достоверную информацию. И институт государственной власти в идеале призван также реализовывать эти права на практике: «Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13: 4). Ну и вообще на принципе «не делать другим того, чего себе не хотите» (Деян. 15: 29) основано все и древнее, и современное законодательство. Ибо – «какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7: 2). В общем, за каждым человеком оставлено право на доброделание, и отрицается право на злодеяние.
РИСКОВАННАЯ СВОБОДА
Однако по воспитанию и уровню развития, равно как и по представлению о самом добре и зле все люди далеко не одинаковы. В таком случае неизбежно общественная жизнь в целом будет подстраиваться под какой-то необходимый минимум для всех без исключения, который выражается как раз в том, чтобы никто не покушался на свободу другого никакими средствами внешнего насилия. В том числе ради благих целей спасения души или жизни по благодати, поскольку сама благодать Божия никого не насилует. Бог ценит добровольное обращение человека и нелицемерную любовь к Нему, выражающуюся в служении и прославлении, тогда как, по известной русской поговорке, «невольник – не богомольник». Значит, всегда и во все времена был и останется риск употребления свободной человеческой воли себе во вред, но не на пользу.
Но раз Творец все-таки эту свободу, связанную с риском, за человеком оставил, то либерализм всего лишь навсего констатирует этот факт, пусть и в секулярной интерпретации, и охраняет ее законодательно.
ШИРОКИЙ ПУТЬ
Здесь может найтись еще одно серьезное возражение: вот, разнузданность, падение нравов, преступность, аморальность суть плоды либерализации российской жизни, а при Сталине такого не было. Верно, не было, но были многочисленные фабрики смерти с рабским трудом, где сгинули миллионы, был страх, лицемерие, доносительство друг на друга. Но неужели лицемерие лучше свободного выражения своих взглядов, какими бы они ни были? А либерализм в политике и экономике – всегонавсего лишь инструмент, и все зависит от того, как этим инструментом воспользоваться; ведь во многих странах мира он показал все-таки свою эффективность. Да, этот инструмент несовершенен, но христиане, увы, пока не сумели предложить реальной альтернативы. И, ругая его, они подсознательно могут ревновать к нему, поскольку не способны ему противопоставить что-то более действенное и привлекательное на общественном уровне.
Зато когда дело касается их собственных интересов или ущемления их прав, они всегда охотно прибегали к принципам либерального светского законодательства. Разумеется, если быть честными перед самими собой, придется признать, что узкий путь, предложенный Христом, в чистом виде мало для кого будет привлекателен, в том числе для подавляющего большинства самих христиан, причем независимо от эпохи и политического режима. В таком случае, либерализм всего лишь навсего будет выражением этого легкого или «широкого» пути, ничуть не худшим, чем многие другие, предшествовашие ему или сосуществующие сейчас.
СВОБОДА ВЕРНУТЬСЯ К ОТЦУ
Находится еще один немаловажный довод: общественная жизнь должна быть устроена так, чтобы содействовать спасению человека, а не препятствовать ему, тогда как либерализм с его вседозволенностью соблазняет множество людей и губит их души. Иван Ильин, писал, например, в своей книге «Путь духовного обновления», что младенца учат ходить, а не предоставляют ему свободы ползать на четвереньках. Разумеется, чтобы прийти к подлинной свободе, которая предполагает ответственность, необходимо воспитание ребенка, которое поначалу эту свободу ограничивает. Для этого воспитания и предназначены семья и отчасти школа. Но ведь само воспитание взрослыми детей есть свободный и творческий процесс непрерывного общения, а детские и отроческие годы неизбежно кончаются. Хотим ли мы, чтобы на общественном уровне нам, взрослым как неразумным детям по всякому поводу указывали, «что такое хорошо и что такое плохо»?
Верно, среди некоторых христиан утвердилось мнение, что люди вокруг неразумны, грешны и что их необходимо всякий раз понукать к добру и отвращать от зла пропагандой и другими внешними воздействиями. Однако это свидетельствует, во-первых, о том, что они сами себя ставят выше прочих, хотя они такие же грешники (а это уже фарисейская гордыня), а, во-вторых, об их склонности к господству над прочими, к любоначалию, пусть не прямому, от них лично, а опосредованному, через религиозное объединение, к которому они принадлежат.
И, разумеется, это свидетельствует об отсутствии подлинной живой любви, которая «не ищет своего» и никогда не лишит любимого свободы выбора, пусть даже этот выбор рискован и губителен. Любящий отец из евангельской притчи отпустил блудного сына на свободу тотчас же, как тот потребовал от него часть имения. Блудному сыну пришлось пройти через многие лишения и голод в далекой стране, прежде чем он осознал жизненную необходимость возвратиться к отцу.
http://imperia-duha.ru/article_117.html
|
