Нейч Николай Иванович
православный христианин
(невоцерковленный)
|
Почти всегда диакон меня настораживал. А тут - нет, видимо пост на пользу:
"АРГУМЕНТЫ И ФАКТЫ": «Мы даже не умеем молиться». Интервью диакона Андрея Кураева
Настоящих христиан осталось очень мало — так считает член экспертно-консультационного Совета по проблемам свободы совести при Комитете Госдумы РФ по делам общественных организаций и религиозных объединений, профессор Московской духовной академии и автор нескольких десятков книг о христианстве Андрей Кураев.
— Отец Андрей, свобода совести — это для нас проблема?
— Свобода совести — это дар человеку от Бога. Это свобода жить по своим убеждениям, защищать их и вести полемику. Сейчас проблема нашего общества в том, что ущемляется право человека вести полемику. Насаждаются идеалы политкорректности и толерантности, и при этом налагается запрет на личную полемику людей разных мировоззрений и вер. Я считаю, что полемика людей разных вер — это допустимо, если никто из спорящих сторон не зовет на помощь полицию и государство. Т. е. я разрешаю себе критиковать другую веру и верующих именно потому, что признаю за ними право критиковать мою веру и меня. И я не зову в арбитры свое государство.
— Значит, наличие многих вер и при этом одного Бога — это нормально?
— Это не нормально с религиозной точки зрения, но опять же — религиозная философия и конституция не одно и то же, и они совсем не обязаны совпадать. Именно христианство в первые века нашей эры кровью своих мучеников добилась того, что вера — личное дело каждого человека, а не государства.
— А может ли православие объединить всех россиян и стать всеобщей национальной идеей?
— Не думаю. Нас должна объединять не культура и ее изучение, а сама жизнь. Для того чтобы вера объединяла, люди должны пламенеть ею. А для этого нужно иметь свободный жизненный выбор. Т. е., если не будет свободы совести и выбора, православие никогда не станет национальной идеей россиян.
— Зато как только в обществе происходит какой-нибудь катаклизм, как грибы после дождя вырастают новые секты с обещаниями всех спасти… Как к ним относиться?
— Веры у них сомнительные, но я не уверен, что здесь нужны государственные репрессии, — нужна система информирования. Мне кажется, что в школах должен быть курс "Техника религиозной безопасности". Но безопасности не с точки зрения христианства или ислама, а с точки зрения культуры и интересов общества и прав человека. О существовании тоталитарных сект, которые покушаются на свободу человека, можно предупреждать подростков.
— Для женщин, посещающих церкви, действует много ограничений. Чуть что — выгоняют. Получается, что в церковь вообще лучше нам не входить?
— Современная церковь не поддерживает "политики" церковных бабушек, которая нам всем знакома. Ведь они сами, вместо того чтобы возносить молитвы, начинают играть в бесконечные пасьянсы со свечами. Бабушка сама себе назначает пост "старшего дежурного по третьему слева подсвечнику" и "цыкает" на других прихожан, если они, к примеру, переходят ковровую дорожку в храме. Это все потому, что дома их никто не воспринимает как хозяек, и даже собственные внуки. Они приходят в церковь и здесь "отрываются", назначая себя хозяйками. Совмещая два хороших слова, — "православная" и "женщина" — мы чаще всего получаем как результат "приходская ведьма", и эта особенность женской религиозности удивительна и гораздо более жестока, чем религиозность мужская. Если кого-то и выгоняли из церкви за "нецерковную" одежду, то это обязательно были бабушки. А что значит — нецерковная одежда? Сейчас люди в церковь надевают самое темное из своей одежды, но раньше носили самые "сарафанистые" платья. Это же отношение к своей вере проявляется — люди ее оплакивают. А они должны радоваться возносимым молитвам Богу, и душа должна петь оттого, что ей хорошо с Богом. Мы ведь даже не умеем молиться: человек в церкви возносит молитву, но ему быстро это надоедает, и мысли его, подобно скакунам Олега Газманова, бегут во все стороны.
Так вот, давайте разберемся: идет женщина мимо храма, и ей приходит в голову мысль: "Зайду, помолюсь, свечу поставлю". Но сразу и другая мысль появляется: "Я же накрашена, в джинсах, без платка на голове. Не пойду". Первая ее мысль от Бога, а вторая — от лукавого, который отговаривает ее зайти в церковь. Нужно идти в храм и не бояться ничего, если есть душевный порыв помолиться. Знаешь, что попадет от бабушек, но все равно идешь по правой дороге. Этих людей даже можно назвать своеобразными мучениками. Но вообще в церковь лучше не краситься: косметика — это боевой раскрас женщины, вышедшей на тропу охоты на мужчин. Этого в церкви не нужно. С месячными кровотечениями женщине входить в храм можно: при современных средствах гигиены этот давний обычай уже не актуален.
— Возможно, по этой причине многие не хотят ходить в церковь, а считают, что молитва про себя — это достаточно. Правильно ли они поступают?
— Правильно в этом то, что молиться можно не только в церкви, но и дома, в лесу, в метро, в автобусе, в магазине. А неправильно в этом то, что такой человек ничего не понимает в христианстве. Ведь смысл христианства не в том, чтобы что-то сделать для Бога, а, наоборот, от Бога что-то получить в свою жизнь. Молитва — это личностный поступок для Бога, а таинство церковное — это то, что Бог дает.
— Большинство людей не верят в Бога. Как вы думаете, почему?
— А мне кажется, что большинство людей сегодня все же признают существование Бога, а атеистов очень мало осталось. Но религиозность сегодня чрезвычайно примитивна. Например, служители музея минералов обкладывают себя различными книгами по магии: "Магия камней", "Камни и знаки Зодиака" и т. д. Это и есть "попса" — самая распространенная форма религиозного сознания, примитивное колдовское язычество и простое бескультурье и безмыслие. Атеистов очень мало, христиан не так уж много, а больше всего "всеверов" и "универов" — это самая массовая форма сознания.
— А крематорий — это, по мнению православной церкви, нормально?
— Мы не в восторге от существования крематориев, и в нашем понимании неугасимый огнь — огненная бездна, что понятно любому христианину. Когда останки близкого человека уезжают в огненную бездну, становится не по себе. С обычным погребением вся символика понятна: зернышко бросается в землю в ожидание новой весны. Церковь не считает, что кремирование нарушает связь человека с Богом. Дело здесь в другом: оно умножает боль людей, утративших близкого. Да и сравните чувства человека, который может прийти на зеленеющую могилку близкого, с чувствами того, кто стоит перед стеной колумбария.
— Меня, например, воротит от мысли, что я когда-нибудь потом буду гнить в земле…
— Не знаю. Меня, например, воротит от мысли, что я буду гореть в огне. Это дело выбора человека, и мы против того, чтобы крематорий навязывали людям: места на кладбище нет, и всех — в печку. Против такой обязаловки мы всегда будем выступать. Опять же это — право человека выбрать, в каком обряде ты хочешь быть похоронен.
— Но если обычный обряд похорон — зернышко в земле до будущей весны, то это получается реинкарнация?
— Реинкарнация — это переселение души из одного тела в другое, а по христианству — у души и тела должна быть целостность, и помимо вечной жизни души мы хотим надеяться на восстановление тела. Тело будет новое, но свое для души, и с новыми качествами. Как, впрочем, и весь мир, в который мы в будущем войдем.
Юлия Храмова,
"АРГУМЕНТЫ И ФАКТЫ" (Кузбасский выпуск)
29 марта 2007 г.
|
