Регельсон Лев Львович
православный христианин
|
На рубеже ХХ века почти одновременно создаются три
литературных
произведения, оказавшие глубокое влияние на формирование
современного христианского сознания. Эти сочинения: «Поэма о
Великом Инквизиторе» Федора Достоевского, «Легенда об Антихристе»
Владимира Соловьева и «Протоколы Сионских мудрецов», автором
которых, как убедительно доказано, является сотрудник тайной
полиции Петр Рачковский. При всем различии движущих мотивов
их авторов, при всем несходстве эмоциональных акцентов, эти
произведения фактически дополняют друг друга, создавая яркий и
целостный образ мирового зла, стремящегося воплотить себя в
реальной истории.
Однако трагический опыт ХХ века, приоткрывший новые
глубины этого зла, вынуждает нас критически пересмотреть этот
образ Антихриста, уже ставший привычным и как бы «каноническим».
Кратко рассмотрим три грани этого образа, обрисованные в
упомянутых сочинениях.
Достоевский – знаток человеческой души, глубоко заглянувший в
ее бездны: с гениальным мастерством он вывел на свет то, от чего
с ужасом отшатывается наше дневное сознание: извращенные желания,
преступные импульсы, иррациональные страхи. Именно на манипуляции
этими темными началами построил свою власть над чело-веком Великий
Инквизитор. Достоевский изображает его таким же проникновенным
психологом, каким был он сам. Но Достоевский видел свою миссию
в том, чтобы внести Божественный свет в недра подсознания.
Инквизитор, напротив, хочет навсегда оставить человека таким,
какой он есть, не допуская возможности его духовного роста.
Как трезвый реалист и заботливый отец, он принимает на себя
бремя ответственности за пороки и преступления своих неразумных
и слабых детей. Здесь он явно пародирует Иисуса Христа,
который «взял на Себя наши болезни и понес наши грехи».
Властвуя от Его имени, Инквизитор знает, что в действительности
он служит тому «страшному и умному духу», который искушал
Христа в пус-тыне. «Мы не с тобой, мы с ним» – говорит он
живому Иисусу, который неожиданно появляется на улицах Севильи
на исходе пятнадцатого века.
Как бы продолжая неоконченный спор сатаны с Иисусом,
Инквизитор говорит: «Ты не захотел лишить человека свободы…, ты
возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что
во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух
земли и сразится с тобою и победит тебя и все пойдут за ним,
восклицая: “Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с
небеси!“… Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь
для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они
разделиться между собою! Убедятся также, что они не могут быть
никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и
бунтовщики… Ибо нет у человека заботы мучительнее, как найти
того, кому бы передать поскорее этот дар свободы, с которым это
не-счастное существо рождается… В свободные от труда часы мы
устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с
невинными плясками… Мы скажем им, что всякий грех будет
искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им
грешить, потому что их любим, наказание же за эти грехи, так и
быть, возьмем на себя. И нас они будут обожать как
благодетелей, понесших на себе их грехи пред Богом».
Мощная проповедь Достоевского (самого читаемого русского
писателя на западе) пробуждала в сердце образованного
человека глубокую ненависть ко всякому духовному порабощению
личности. В отечественном опыте такое порабощение исходило,
прежде всего, от государства, тогда как в европейском сознании
образ Великого Ин-квизитора стал олицетворением худших сторон
папизма.
Владимир Соловьев изображает носителя мирового зла
несколько иными красками. «Антихрист» Соловьева в словах,
делах и даже наедине со своей совестью – это воплощенная
добродетель, даже окрашенная христианскими идеалами:
«Он питает свою самость сознанием своих сверхчеловеческих
добродетелей и дарований – ведь это, как сказано, человек
безупречной нравственности и необычайной гениальности». Делом его
жизни является установление всеобщего мира на земле и царства
«всеобщей сытости». Антихрист пишет гениальную книгу, которая
пролагает ему путь к власти над миром, покоряя даже врагов и
соперников широтой охвата всех идеальных целей человечества.
Соловьев пишет о нем:
«Здесь соединяется благородная почтительность к древним
преданиями и символам с широким и смелым радикализмом
общественно-политических требований и указаний, неограниченная
свобода мысли с глубочайшим пониманием всего мистического,
безуслов-ный индивидуализм с горячей преданностью общему благу,
самый возвышенный идеализм руководящих начал с полною
определенностью и жизненностью практических решений».
Тому, кто отвергает тоталитарный деспотизм Великого
Инкви-зитора, трудно возразить что-либо против такой, по сути,
либеральной программы соловьевского Антихриста. Только отсутствие
любви и безмерная гордыня делает его лжемессией и побуждает
вступить в союз с сатаной. Совершая в своем произведении акт
публичного покаяния, Соловьев в увеличенном масштабе фактически
рисует в Антихристе свой автопортрет. Ведь он тоже воображал себя
избранным пророком, призванным объединить человечество под
водительством Римского Папы, Русского Императора и самого себя…
Георгий Федотов, оценивая огромное влияние соловьевской
«Легенды об Антихристе», писал в 1926 году:
«Как пророчество, она живет в среде русской христианской
интеллигенции, просачиваясь в широкие церковные круги. Даже люди,
враждебные Соловьеву, твердо стоят на этом его завещании…
Антихрист “Трех разговоров“ для многих стал образцом
каноническим. Кажется, что он просто транспонирован из
Апокалипсиса в современный исторический план. И в свете этой
иллюзии приобретает ложно-традиционный характер идея антихристова
добра».
Несмотря на широкое распространение произведений
Достоевского и Соловьева, они не выдерживают в этом отношении
никакой конкуренции с печально знаменитыми «Протоколами сионских
мудрецов», которым суждено было стать настоящим бестселлером ХХ
века. Четырежды переизданные между двумя русскими революция-ми,
«Протоколы» приобрели огромную популярность в версальской Германии,
сыграв свою немалую роль в приходе Гитлера к власти. А после
этого министерство пропаганды Геббельса издавало их миллионными
тиражами на разных языках, заранее запуская в те страны, который
Рейх собирался оккупировать. Новый взрыв публикаций «Протоколы»
пережили в современной России: почти на всех церковных книжных
прилавках они лежат рядом с Библией и творениями святых
отцов.
Кому-то может показаться нелогичным и даже возмутительным
то, что я ставлю в один ряд с гениальными творениями
Достоев-ского и Соловьева такой грязный пасквиль, как «Протоколы
Сионских мудрецов». Но факт заключается в том, что все эти три
произведения формируют в христианском сознании, по существу, единый
образ Антихриста, хотя и в разных его аспектах.
Изображая картину всемирного еврейского заговора, Петр
Рачковский рисует как бы «негативный отпечаток» той
организации, в которой он сам был далеко не рядовым членом. Во
времена написания «Протоколов» он служил главой российской
разведки в Париже, а после 1905 года стал начальником
политического отдела всей имперской тайной полиции.
Подобно обвиняемым средневековой инквизиции или сталинских
судебных процессов, «мудрецы» Рачковского с чрезвычайной
старательностью убеждают читателя (и самое нелепое – друг друга),
в своем необычайном злодействе. Вот немногие примеры: «наш
пароль – сила и лицемерие», «мы не должны останавливаться перед
подкупом, обманом и предательством», «мы одурачили, одурманили и
развратили гойскую молодежь», «мы создали безумную, грязную,
отвратительную литературу» и т.д. и т.п.
Но если к самим себе и к своим делам «князья израильские»
применяют слова грязные, низкие и порочащие, то с каким
возвышенным пафосом они говорят, например, о самодержавии:
«Только у самодержавного лица планы могут выработаться
обширно ясными, в порядке, распределяющем весь механизм
государственной машины».
Или такое:
«В те времена, когда народы глядели на царствование, как
на чистое проявление Божией воли, они безропотно покорялись
самодержавию царей»; но теперь «помазание Божественным избранием
ниспало с главы царей в глазах народа».
К «радости» русских неославянофилов, тайные и
могуществен-ные «князья Израиля» оказываются горячими
пропагандистами приходской организации русской социальной жизни:
«При такой вере народ был бы управляем опекой приходов и
шел бы смиренно и кротко под рукой своего духовного пастыря,
повинуясь Божиему распределению на земле».
Не иначе, как сионские мудрецы вступили в коварный сговор
с православными энтузиастами «приходской идеи», которая как раз на
рубеже веков бурно обсуждалась в русской печати: заменить
церковным приходом исчезающую сельскую общину. Вообще,
«Протоколы» не обошли вниманием ни один важный вопрос, стоявший
перед российской властью и обществом того времени. Вот, например,
что в них можно прочесть по поводу остро актуальной идеи
«прогресса»:
«Мы с полным успехом вскружили прогрессом безмозглые
гоевские головы и нет среди гоев ума, который бы увидел, что под
эти словом кроется отвлечение от истины во всех случаях, где
дело не касается материальных изобретений, ибо истина одна, в
ней нет места прогрессу».
Но в чем же главное «злодейство» сионских заговорщиков?
А вот в чем:
«Мы ввели в государственный организм яд либерализма... От
либерализма родились конституционные государства, заменившие
спасительное для гоев самодержавие, а конституция, как нам хорошо
известно, есть не что иное, как школа раздоров, разлада, споров,
несогласий, бесплодных партийных агитаций, партийных тенденций –
одним словом, школа всего того, что обезличивает деятельность
государства».
Это уже почти прямые цитаты из Победоносцева.
Речь не о том, что подобные взгляды совсем лишены смысла:
Рачковский, и тем более Победоносцев, были совсем неглупыми
людьми. Но только очень глупый человек может поверить, что подобные
взгляды так горячо и убедительно будут проповедовать евреи, да
еще заговорщики против самодержавной государственности!
В целом, если убрать анекдотические подробности,
«разрушительная» программа «Протоколов» оказывается всего лишь
прогрессистской, гуманистической и либеральной. Конечно, для
консервативно - монархического сознания худшего «злодейства» и
придумать нельзя. Но, по сути, сионские мудрецы Рачковского
предлагают тот же проект полного удовлетворения телесных и
социальных потребностей человечества (включая видимость свободы),
что и соловьевский Антихрист. А в презрении к неразумной толпе,
в готовности манипулировать человеческими слабостями они очень
напоминают Великого Инквизитора, изображенного Достоевским.
Разумеется, способы практического осуществления программы
каждый автор сочиняет «под себя», под свой собственный
общественно - политический опыт. Инквизитор Достоевского управляет
массовой психологией, Антихрист Соловьева, естественно, пишет
гениальную книгу, а герои Рачковского действуют методами
заговоров, интриг и провокаций. Столь же естественно, что такие
гении, как Соловьев и Достоевский, на первый план выдвигают
личность, а профессиональный функционер Рачковский – организацию.
Но «Антихрист» у Рачковского тоже есть: грядущий монарх из дома
Давида, ставленник организации, предназначенный ею на роль
еврейского Мессии.
В «Легенде» юдофила Соловьева евреи тоже играют активную роль.
Он пророчествует, что евреи первыми поднимут восстание против
Антихриста, узнав о его неверности Богу Израиля. Тем самым он
как бы «облагораживает» образ еврейства в глазах
хри-стианского читателя. Но практически гораздо важнее то, что
до своего восстания они все же принимают Антихриста в качестве
своего Мессии, и таким образом в уме читателя закрепляется
идея о том, что евреи ждут Антихриста и волей или неволей
приближают его приход. И это относится не только к евреям, но и
ко всем, кто содействует либерализму, демократии и прогрессу.
В итоге получается, что произведения Соловьева и Рачковского
воздействуют на массовое сознание в одном и том же направлении.
Что же касается Достоевского, то он юдофилом не был, и его
многочисленные высказывания о разрушительной роли евреев
совпадают с «Протоколами» почти буквально.
(смотри окончание на последней странице темы)
|
