Священник Филипп Парфенов
православный христианин совет форума
|
С 11 по 13 февраля в Корсунской епархии пройдут юбилейные торжества по случаю 75-й годовщины образования Трехсвятительского подворья Московского Патриархата в Париже. Приглашены около 2000 участников из Франции, России и других стран Европы. Торжественное богослужение в день престольного праздника прихода возглавит митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл.
История возникновения этого прихода весьма примечательна и интересна, поскольку отражает целую эпоху в жизни русской Церкви за рубежом. Когда в конце 1930 г. митрополит Евлогий покинул Московский Патриархат и воссоединился с Константинопольским, несколько священнослужителей и верующих решили оставаться верными гонимой и страждущей матери-Церкви. Епископ Вениамин (Федченков), в то время преподаватель новообразованного Свято-Сергиевского Богословского Института в Париже, вместе с иеромонахами Афанасием (Нечаевым), Стефаном (Светозаровым), Серафимом (Родионовым), Феодором (Текучевым), священниками Стефаном Стефановским, Михаилом Бельским, Димитрием Соболевым, Всеволодом Палашковским и группой мирян, в числе которой были Николай Бердяев, Владимир Лосский, Андрей Блюм (будущий митрополит Антоний Сурожский), Владимир Ильин, Михаил Зимин, Леонид Успенский, братья Петр, Евграф (будущий епископ Иоанн) и Максим Ковалевские, Кирилл Шевич (впоследствии архимандрит Сергий), Георгий Круг (впоследствии инок Григорий) и Федор Пьянов, принял участие в организации прихода и нового представительства Экзархата Московского Патриархата на rue Pétel в 15-м округе Парижа.
Исторический контекст того времени и вся предыстория образования Трехсвятительского храма подробно описана в работе Эмили Ван-Так (Emilie Van-Taack) «СОЗДАНИЕ ПРИХОДА ТРЕХ СВЯТИТЕЛЕЙ: богословские и духовные основы возвращения к Иконе». Э. Ван-Так, православная француженка, была ученицей выдающегося иконописца ХХ века Леонида Успенского (1901-1987), совместно с другим всемирно известным мастером, иноком Григорием (Кругом), расписавшего Трехсвятительский храм.
Из статьи Эмили Ван-Так:
Когда в июне 1930 года митрополит Евлогий решил выйти из-под юрисдикции Московского Патриархата, вместе с большинством последовавших за ним прихожан, среди них однако нашлось шесть человек, которые отказались поддержать это решение — одна женщина и пятеро членов Братства Святого Фотия. Эти шесть человек сообщили о своем решении митрополиту Сергию, который был в то время местоблюститель патриаршего престола Русской Православной Церкви, и этот последний перепоручил их митрополиту Елевферию Литовскому и Виленскому. Постепенно к ним присоединились священники и даже один епископ, Преосвященный Вениамин Федченков; постепенно сложился приход, и храм был освящен на Пасху 1931 года. Так возник приход Трех Святителей, Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, «трех величайших святителей Церкви», благодаря каноническому и богословскому рвению и «любви к Истине» (II Фс., II, 10) Братства святого Фотия.
Именно благодаря этому приходу, Экзархат Московского Патриархата сохранился в Западной Европе и начал активно влиять на обращение западных людей к истинной Церкви. Именно в единении с матерью Церковью, в уважении духовного родства и в « единении послушания », как говорил Владимир Лосский, единственном живом и конкретном выражении тела Христова», истинное поместное Православие смогло развиться в Западной Европе и «возрасти в меру полного возраста Христова» (Еф., IV, 13). Первым выражением поместного Православия стало создание вполне традиционных и вместе с тем абсолютно оригинальных икон.
Основание прихода Трех Святителей
К концу двадцатых годов русская Церковь находилась в чрезвычайно деликатной и сложной ситуации.
«Когда в апреле 1925 года умер патриарх Тихон, Церковь только начинала приходить в себя, после многих лет террора, когда тысячи священников и мирян были физически уничтожены. Но физические преследования не могли предотвратить духовное восстановление Церкви, впервые, через четыреста лет, освобожденной от всяких мирских и государственных обязательств. Вопреки постоянной поддержке, оказываемой режимом Обновленцам и сектам, страдания, перенесенные Церковью, обеспечили ей национальную поддержку такого уровня, какого она прежде никогда не знала».
Однако «Церковь была практически вне закона. Около половины ее епископов были арестованы или отправлены в ссылку; те же, кто оставался, не могли управлять своими епархиями, где свирепствовали расколы: „Живая Церковь”, „Церковь Обновленная”, „Иосифляне”, „Григорианцы”, „Истинные православные христиане” и т. д. Главную опасность представлял собою Синод обновленческой церкви, узаконенный и поддерживаемый правительством, к которому он подстраивался изо всех сил. Легализация Церкви была первой задачей, которая встала перед Патриархом».
Эта легализация требовала, чтобы были « определены отношения между Церковью и Государством в новых условиях. Это было невозможно до тех пор, пока светские власти продолжали видеть в Церкви своего врага: не пойдет ли она против Государства, как только представится случай, например, за границей? Разве не она пыталась, в разгар блокады и голода, помешать признанию западными странами советского государства? Так же, как и клир, епископы за границей, не несли никакой ответственности за свою политическую деятельность, но не обходилась ли „свобода” их слишком дорого русской церкви?».
«Местоблюститель патриаршего престола, после смерти патриарха Тихона, митрополит Петр Крутицкий — был выслан ; затем был назначен Преосвященный Сергий, митрополит Нижнего Новгорода, который также был арестован на долгие месяцы. […] Чтобы защитить Церковь и четко отграничить церковную сферу от политической, митрополит Сергий, вместе с патриаршим Синодом (по примеру патриарха Тихона) направил митрополиту Евлогию послание, датированное 14 июля 1927 года, первый абзац которого требовал от епископов и духовенства за границей дать ему лично расписку ничего не разрешать „в общественной деятельности и особенно в церковной деятельности, что могло бы рассматриваться как выражение нелояльности по отношению к советскому правительству».
Митрополит Евлогий опубликовал этот указ в Церковном Вестнике вместе с проповедью, произнесенной им по этому поводу, в которой он просил « сохранить связь с митрополитом Сергием » […] и остерегаться осуждать его : „Вспомните, как совсем недавно осуждали покойного Патриарха Тихона […] ; поберегитесь преждевременно осуждать митрополита Сергия. […] Для нас очень важно, скажу даже больше — необходимо сохранить единство с нашей Матерью, русской Церковью. […] Только на ее спасительном лоне наша церковная жизнь может развиваться нормально, только в этом единстве мы находим моральную поддержку, незаменимую во всех испытаниях. […] Если глава нашей иерархии говорит нам, что политические выступления духовенства за границей приносят матери Церкви вред, последствия которого трудно переоценить, если она дорого расплачивается за это там и страдает, […] тогда, конечно, из любви к ней, мы должны отказаться от выступлений, чтобы не быть для нее обузой, особенно в этот трудный и ответственный момент, когда она начинает приходить в себя. […] Если дело митрополита Сергия чисто человеческое, оно погибнет, если же Божественное, […] берегитесь, чтобы вам не оказаться и Богопротивниками (Деян., V, 38-39). Господь вскоре сделает все явным » .
Будущий архимандрит Сергий, в то время Кирилл Шевич, писал в октябре 1929:
«Главным орудiем ея [советской власти] борьбы с Церковью было обвиненiе в политической нелойяльности, в участiи в политической борьбе против существующей власти. Этот пункт был наиболее уязвимым для Церкви, если бы она настаивала на политическом непрiятiи новой власти, если бы открыто заявила о том, что продолжает не признавать эту власть и будет призывать свою паству к политическому противленiю ей, то тогда большевикам легче было бы учинять разгром церковной жизни Русского Народа, легче было бы лишать его всякого пастырского руководства и благодаря этому усиливать процесс его ухода от отеческой веры в безбожiе и в угрожающе усиливавшееся сектантство, лучше умевшее с самого начала революцiи принаравливаться к новым условiям жизни. […] Но ея [Правоставной Церкви] мудрые и самоотверженные руководители, прежде всего сам Патрiарх Тихон, нашли в себе достаточно духовных сил для того, чтобы, пожертвовав многим, что было для них дорого и привычно, иметь мужество отказаться от политической позицiи и вывести Церковь из взбаламученного моря политических страстей.
Патрiарх Тихон и его преемники, сумевшие несмотря на все препятствiя и соблазны, вывести Православную Церковь из политической борьбы и занять новую, чисто религiозную позицiю, тем самым выбили из рук врагов Церкви их самое мощное оружiе — возможность бороться с Церковью, как с политической организацiей.»
«Однако митрополит Евлогий потребовал уточнений, о том, как следует понимать слово „лояльность”. Сам он, его клир, так же, как и его паства, не были советскими гражданами, как же можно было требовать от них покорности законам чужого правительства ? „Я обязуюсь, — писал он, — настаивать на избранной нами позиции, в согласии с предписаниям его святейшества Патриарха Тихона о невмешательстве Церкви в политическую жизнь и воспрепятствовать тому, чтобы подчиненные мне церкви превращали свои амвоны в политические трибуны”. Митрополит Сергий ответил письмом, в котором он объяснял, что „термин лояльность вовсе не означает следования советским законам” и что, помимо прочего, он не настаивает ни на каких точно сформулированных обязательствах. И когда, позже, все духовенство, за исключением двух-трех священников, приняло на себя эти обязательства, митрополит Сергий выразил согласие, по просьбе Преосвященного Евлогия, чтобы эти документы не посылались ему, но оставались в парижской епархиальной канцелярии. […] Отношение митрополита Евлогия было в этот период, как мы видим, [согласно позиции, выработанной ранее по отношению к „Синоду за границей”] канонически верным», и представлялось доказательством неизменной верности Московскому Патриарху.
Именно в таком контексте, в январе 1930 года и была принята западными христианами новая инициатива, «без консультации заинтересованных сторон : православной Церкви в СССР и русских церквей диаспоры», конечно, с лучшими намерениями, но приведшая к крайне тяжелым последствиям : Папа Пий XI объявил начало «молитвенного крестового похода», предпринятого Ватиканом в пользу жертв преследований. Весь христианский мир должен был принять в нем участие, «включая и тех, кто не подчиняется его авторитету» — имелись в виду протестанты, англикане и сами православные.
«Особенно внимательно мы должны относиться к вопросу о помощи страждущей Русской Церкви. — написал тогда Кирилл Шевич, комментируя эти события. — Тут нужно проявлять очень большую осторожность, чтобы своими действiями не дать лишняго оружiя в руки гонителей, всячески сремящихся доказать, что Церковь служит не религiозным, а чисто политическим целям.»
В феврале того же года, «отвечая, в связи с этим, на довольно прямой и неделикатный вопрос иностранных журналистов, митрополит Сергий объявил, помимо прочего, что Церковь не подвергается преследованиям в Советском Союзе [вслед за этим митрополит Евлогий охарактеризовал его поступок как „героическое отречение”] и добавил, что она не нуждается во вмешательствах ни Папы Римского, ни Архиепископа Кентерберийского. Тем не менее, через четыре дня после этого интервью, митрополит Сергий представил главе религиозной комиссии пространный меморандум, в котором перечислялись жалобы Церкви на притеснения со стороны Государства и находилась просьба о прекращении разных несправедливых и враждебных Церкви правительственных мероприятий» . Это значит, что, когда журналист задавал свой вопрос Блаженнейшему, меморандум уже был отправлен, что делало какое бы то ни было публичное заявление невозможным. Однако Митрополит Евлогий выразил свое сильное возмущение, по поводу публикации выше цитированного интервью.
Представителям европейского общественного мнения, абсолютно не понимающим сложности и ужаса ситуации в Советском Союзе, казалось, что публичное выражение их протестов могло помочь русской Церкви. С этой целью было организовано множество разных митингов, сперва протестантов в Париже, затем и в Лондоне. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что организаторы митингов параллельно преследуют чисто политические цели , митрополит Евлогий поначалу отказался в них участвовать. Но под давлением англикан, он в конце концов прибыл в Лондон и не только принял участие в митингах, но даже произнес речь, которая была широко освещена в прессе. Митрополит Сергий узнал о ней из газет. Поэтому, в апреле 1930 года, он направил митрополиту Евлогию письмо, в котором спрашивал, правда ли то, что он произносил такую речь и, если правда, то как примирить ее с обязательством, им взятым на себя ранее.
По получении ответа от митрополита Евлогия « митрополит Сергий счел его оправдания относительно манифестаций в Лондоне „слишком наивными, для каждого, кто хоть немного осведомлен об отношении английского общества к Советскому Союзу и что их невозможно было принимать всерьез” » . Митрополит Сергий, совместно с Патриаршим Синодом, указом от 11 июня 1930 года, снял с митрополита Евлогия его полномочия и перепоручил временное руководство русскими церквами в Западной Европе архиепископу Владимиру (Тихоницкому).
Архиепископ Владимир отказался от руководства и заявил, что ни он, ни его клир не подчинятся решению Синода. Вслед за тем состоялось собрание епархиального совета, а после него — епархиальный съезд . Однако считалось возможным не прерывать « каноническую и духовную связь с матерью Церковью ». Как у «карловчан», и в противоположность еще недавней позиции митрополита Евлогия, принадлежность к поместной церкви и признание ее иерархии совмещалось с неповиновением этой же иерархии. « В наших условиях, — объяснял митрополит Евлогий, — оглашение этого указа означает фактический разрыв нормальных отношений нашей епархии с высшими церковными властями в Москве и невозможность подчиняться их предписаниям». «Отказ от политики, требуемый митрополитом Сергием, рассматривался как политический акт, который был Церкви не нужен, а угоден только государству». Шесть человек, отказались покинуть патриаршую Церковь, среди них были пятеро членов Братства св. Фотия: Владимир Лосский, Евграф и Максим Ковалевские, а также г-жа Мария Каллаш. Их мотивировку можно сформулировать следующим образом: «нельзя оставлять матерь-Церковь, когда она распинаема ! »
« Позже, митрополит Елевферий Литовский и Виленский охарактеризовал события перед 1930, как постепенную политизацию епархии митрополита Евлогия. Этот последний, по его мнению, „не мог освободиться от светского контекста, которое постепенно увело его на неканонический путь”; лично митрополит Евлогий „очень страдал, сопротивляясь в душе такому течению; но, ослабнув духовно, он не находил в себе сил противостоять общественному давлению, и вступил на путь разрыва с матерью Церковью”. […] Действи-тельно, собор июня 1930 года был отмечен резкой политизацией. […] По мнению большинства участников, не стоило бояться политики: всякое общественное выступление всегда имеет политический характер, одной молитвы недостаточно, — говорили они. „Все рассуждения экклезиастического и канонического характера являются в настоящий момент лишь формой, внешней оболочкой. […] Политика теперь — это наша жизнь, и мы не можем ее избежать».
По этому поводу архимандрит Сергий писал немного спустя: «Борьба за Русское будущее ведется по двум основным путям: религiозному и политическому. Пути эти, конечно, соприкасаются, но во многом совершенно различны. То, что на одном из них является проявленiем силы и высшим напряженiем борьбы, то на другом пути может оказаться слабостью, капитуляцiей и компромиссом [курсив наш]. Правила духовной борьбы, ясно указанныя в Священном Писанiи (например, в посланiи апостола Павла к Эфесянам) и в творенiях Святых Отцов и подтвержденныя всем многовековым церковным опытом, к земной политической борьбе часто бывают совершенно неприменимы [и наоборот]. Вследствiе смешенiя этих двух путей в исторiи уже не раз бывали трагическiе конфликты и недоразуменiя. Происходят они и в наше время.»
Но митрополит Евлогий написал в Патриархат, повторяя свои доводы. Митрополит Сергий ответил указом от 26 декабря 1930, в котором подтвердил указ от 10 июня, и объявил о роспуске правления епархии. Те шесть человек, которые остались на каноническом пути, были перепоручены митрополиту Елевферию Литовскому и Виленскому.
Преосвященный Антоний (Блюм) так прокомментировал эти события : « Церковь была вынуждена лавировать, чтобы выжить, но она всегда оставалась верна своему призванию. Преосвященный Евлогий, в свою очередь, подчинил-ся давлению окружения. Но он попросил поддержки у Константинопольской Церкви лишь временно, с тем, чтобы потом, как только это станет возможным, возобновить нормальные отношения с патриаршей Церковью, что он фактически и сделал в 1945 году. И умер он, согласно своему желанию, в лоне матери Церкви. В частной беседе он сказал : „Их путь прям, а наш — извилист. Но мы движемся к единой цели».
(продолжение следует)
|