Священник Филипп Парфенов
православный христианин совет форума
|
Тема: #39867
28.03.05 03:44
Просмотров: 8263 [155]
Сообщений: 64
Оценка: 0.00 Страницы: 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | >> |
|
Притча о милосердном самарянине – не просто одна из многих притч у евангелиста Луки. Подобно притче о блудном сыне – это целое Евангелие в Евангелии. Многие люди начинают не раз и не два задавать себе все один и тот же вопрос: «как спастись»? «что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную»? Законник, как говорит евангелист Лука (10, 25), встал, и, искушая Христа, обратился к Нему с этим же «вечным вопросом». На месте законника может быть каждый, искушаемый маловерием, сомнениями, страхами, непреодолимыми страстями, претензиями к Богу, нечувствием Божьей любви и благости или обостренной щепетильностью и требовательностью к себе. Христос обращает законника к хорошо ему известному Писанию, к книге Второзакония, где сказано: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть. И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всеми силами твоими» (Втор. 6, 4-5), а также к книге Левит, в которой говорится: «люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев. 19, 18).
Итак, заповедь о любви, к Богу и ближнему, - превыше всего, и вот единственный ответ, а остальное – комментарии. «Но как призывать Того, в Кого не уверовали? Как веровать в Того, о Ком не слыхали? Как слышать без проповедующего?» (Рим. 10, 14), и, продолжим рассуждение апостола Павла, как возлюбить Того, Кого «не видел никто никогда» (Ин. 1, 18), хотя бы, например, тем несчастным современным «цивилизованным» язычникам, каких ни Рим, ни Афины времен апостольской проповеди просто не знали? Да и не только им, а и нам, зачастую пребывающим в окамененном нечувствии? И вот остается еще другая половина этой двуединой заповеди, о любви к ближнему. Ближнего любить, как правило, реальнее, легче – он-то видим нами, в отличие от невидимого Бога, и зачастую ближе к нам, чем Бог, от Которого мы бываем весьма далеки, но не Он от нас. «Ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?» (1 Ин. 4, 20).
В жизни Церкви можно проследить всю ее историю два уклона, два акцента в восприятии этой заповеди – либо упор делается на любви к Богу, либо на любви к ближнему, через которую познается Бог. Разумом мы понимаем, что в нашей вере одно без другого существовать не может, что нужно стремиться к гармоничному их сочетанию. В действительности же как дары Духа различны, так различны и немощи, и несовершенства среди христиан. И поскольку видимые ближние наши, в отличие от Бога, бывают нам в чем-то обременительны, стесняют нашу свободу, отнимают у нас силы и время, противоречат нам, несходны с нами по темпераменту и интересам, то оказывается, что возлюбить ближнего своего, относясь к нему так же, как хотели бы, чтоб относились к нам самим, бывает столь же непросто, как возлюбить Бога. А для некоторых, по природе необщительных и замкнутых людей, еще и сложнее: если Бог вдохновляет таких Своей благодатью, то как же хочется не видеть никого, погрузившись в молитву; как мечтается таковым уйти из этого во зле лежащего мира, который, к тому же обречен и близок к своему концу! «Бегай от людей и спасешься» - любимая поговорка среди них. Жизнь среди людей, служение им кажется для них помехой к личному спасению и совершенствованию, хотя евангельское слово «любовь» остается у них на устах. Но такое личное совершенствование на практике часто идет за чей-то чужой счет, не говоря уже о том, что способствует развитию непомерной гордыни. И совсем немногим из них удается по удалении из мира по-настоящему возлюбить этот грешный мир и множество ближних в нем. Ибо если ты удаляешься от этого мира для молитвы о нем самом, то, по слову старца Силуана Афонского, «молиться за мир – кровь проливать».
Поэтому для нас всех остается единственно возможный и верный путь – служение Богу через деятельную любовь к ближнему, который, не будем об этом забывать, есть образ и подобие Божие, живая икона Бога, пусть и нуждающаяся в реставрации. Как напоминает Христос в притче о Страшном Суде, «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф.25, 40).
Это нелегко осознать и принять в себя. Потому естественно возникает следующий вопрос, в целях самозащиты и самооправдания заданный законником: «а кто мой ближний?» (Лк. 10, 29). И Христос отвечает притчей, где дается прямой ответ: ближним оказывается любой на нашем пути, кто творит нам благо или кому мы сами можем помочь. И более того, Он призывает нас становиться такими ближними для всякого, кого мы можем повстречать на нашей жизненной дороге и кто в нас нуждается. Этим ближним в притче для израненного, избитого разбойниками почти до смерти путника стал не просто чужой прохожий, но его кровный враг, самарянин! Иудеи с самарянами не общались, считая их за нарушителей Закона и вероотступников, в чем-то даже хуже язычников, хотя эти потомки северного Израильского царства, смешавшись с языческими племенами после завоевания ассирийцами и подпав под влияние их многобожия, хранили, тем не менее, то же Пятикнижие Моисея. Назвать любого иудея самарянином считалось величайшим оскорблением. Самаряне отвечали ненавистью за ненависть. Кровавые стычки между ними и иудеями были явлением нередким, и в самом лучшем случае Христа просто не приняли в одном самарянском селении, т.к. «Он имел вид путешествующего в Иерусалим» (Лк. 9, 53). И вот тут-то некий самарянин, видя на дороге между Иерусалимом и Иерихоном бездыханного, израненного, потенциального своего врага, не оставляет его на верную смерть, но спасает ему жизнь! Но почему же два других единоплеменника этого путника, еще раньше заметившие его, притом служители истинной веры, священник и левит, по очевидности должные быть ему ближними, проходят мимо? Только ли дело в их предполагаемом равнодушии и бессердечии? Конечно, нет: они могли быть вполне порядочными служителями, не хуже многих современных. Может быть, и даже скорее всего, они направлялись в Иерусалимский храм и боялись осквернения от прикосновения к не то живому, не то мертвецу, - и как тут определишь еще – а вдруг это мертвец, и тогда нельзя будет ни служить в «нечистоте», ни прикасаться ни к чему священному (см. Числ. 5, 2; 19, 11-12)? А времени нет на выяснение!
По единодушному толкованию святых отцов, как и по содержанию многочисленных богослужебных текстов, милосердный самарянин в этой притче прообразует Самого Христа. Впадший же «в разбойники» путник символизирует страдающую душу грешника, «израненную» многочисленными грехами и одолеваемую «разбойническими помыслами». Ни священник, ни левит, служители Закона, не способны исцелить или даже сколько-нибудь смягчить боль от ран страждущего путника – их врачует Сам Христос, Своею благодатью. Но разве дух законничества и мертвой буквы так уж исчез за последующие две тысячи лет христианства?
«Вы не знаете, чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от иудеев, - говорил Христос самарянке у колодца Иаковлева. - Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине; ибо таких поклонников Отец ищет Себе» (Ин. 4, 22-23). Ищет… но не всегда находит: нивы побелели, но «жатвы много, а делателей мало» (Мф. 9, 37), причем по-прежнему мало, и вряд ли больше стало. И если те, кого Он избрал, кого «поставил блюстителями, пасти Церковь…, которую Он приобрел Себе Кровию Своею» (Деян. 20, 28), оказываются не на высоте и подпадают под влияние духа «века сего» и духа законничества, Бог открывается и действует в мире уже не только и не столько через Своих основных избранников, сколько помимо них. И это касалось не только ветхозаветного Израиля, но происходит всю нашу христианскую историю.
Одна из неразрешимых антиномий христианской истории и жизни - о Церкви видимой и ее границах и об истине, в ней и ей хранимой. Исторически довольно многочисленные грехи христиан часто мешали иноверцам приобщаться к поклонению Богу в «духе и истине». И хотя ясно, что всякий грех против Бога и ближнего есть ложь, измена, но острее всего такая измена переживается в нехристианском мире из-за систематического несоответствия образа жизни учащих и проповедующих тому, к чему они призывают. И бывали обратные примеры, показывавшие явление силы и милости Божией как бы вне истинной религии, иудейской в Ветхом Завете и православно-христианской в Новом. Притча о милосердном самарянине – яркое и вечное о том свидетельство Самого Христа. Вера самарян могла в своей искренности и глубинe далеко
превосходить правильную богословски, но бесплодную практически веру иудейских книжников. Из десяти прокаженных, исцеленных Христом, вернулся поблагодарить Его всего лишь один, и тот был не правоверный иудей, а самарянин (Лк. 17, 11-19). Прошел мимо израненного разбойниками до полусмерти путника единокровный ему священник, призванный наставлять других в вере и
являть в ней личный пример! Наоборот, остановился и оказал страждущему помощь, фактически спас жизнь ему враг по природе и по закону, став для него самым что ни на есть ближним. Как часто можно встретить подобное в нашей жизни! Когда почти не остается посреди малого стада Христова истинных служителей, пребывающих в слове Его, Он Сам являет чудеса и изливает Свою
любовь помимо них, через иноверцев-еретиков или даже через совсем как будто не верующих. Много говорили и писали о том, что подлинно христианская нравственность невозможна без содействия Божественной благодати, действующей в Церкви. Но если ее же действие по нашим грехам зачастую умаляется - не подтверждает ли окружающая жизнь, что как-то уж неуклюже мы пытаемся ограничить и подчинить себе ее благое и таинственное веяние? «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3, 8). Мы говорим о себе, что у нас истина, что мы православные, а Господь из камней воздвигает себе православных... Отец Сергий Желудков («Почему и я - христианин») приводит в пример тех людей, в которых являлась «идеальная человечность, достойная абсолютной, божественной жизни». Водитель грузовика, отдавший свою жизнь ради спасения 50 пассажиров автобуса, падавшего под откос ( «Правда», 21. XII. 1965 ), пастор Дитрих Бонхеффер, погибший в нацистском застенке 9 апреля 1945 г., которому принадлежат удивительные слова: «Христиане уподобляются Богу в Его страдании, вот это и отличает их от язычников... Человек получает вызов участвовать в страданиях Бога в руках безбожного мира» (что сильно перекликается с вышеупомянутым высказыванием старца Силуана - «молиться за людей - кровь проливать»). А героизм многих воинов в Великой Отечественной Войне, связанный, пусть и не так явно, с той великой любовью - душу свою полагать за друзей своих (Ин. 15, 13)? Ведь нашей
падшей, испорченной природе (или естественно-животной природе) свойствен как раз инстинкт самосохранения!
Конечно, одной нравственной чистоты никак не достаточно, как и одно лишь видимое служение ближнему. Но проявляющийся нередко среди церковных людей нравственный релятивизм как раз и приводит к цепной реакции соблазнов вокруг них. Те, кто соблазняются, могут в лучшем случае, покинув Церковь, сохранять в себе искры былой веры; в худшем же объявить, что все это «попы придумали», и ради любви к правде и нравственности начать восставать против Церкви. А если они к тому же еще и волевые, и преисполненные гордыней, сознанием собственной значимости, но без подлинно духовных ориентиров, то воистину все их благие намерения оборачиваются дорогой в ад. Сколько было таких людей в России в XIX и первой половине ХХ века! Была ли их вина в том, что они не смогли подняться выше душевно-земных переживаний, или же беда? Или все-таки больше спрос с тех, кто в то самое время затворяли многим людям Царство Небесное, сами не входя и входящих не допуская? Н.А. Некрасов в стихотворении «Пророк» писал о Чернышевском: «Его еще покамест не распяли, но час придет – он будет на кресте. Его послал Бог гнева и печали рабам земли напомнить о Христе». В отличие от Некрасова мы воспринимаем Бога не столько как «гнева и печали», сколько как Бога милости и любви. Но все же приходит на память и семикратное слово Христа, исполненное горечи и скорби и обращенное к духовным вождям народа израильского: «Горе вам!..» (Мф. гл. 23). Тогда либо варварские народы, как было в древние времена, или воинствующие безбожники, как стало в столь близкую к нам эпоху, действительно становились орудиями Божьего «гнева и печали», орудиями вразумления. Оскудевает в Церкви святость, падают нравы – и мир, где далеко не всегда и не везде обретаются милосердные самаряне, перехватывает инициативу, борясь за правду, за высшую справедливость, равенство, братство, как он их понимает. В нем появляются свои подвижники, аскеты, пророки, мученики со своей безблагодатной святостью. А в последующих поколениях фальшивая святость и та оскудевает, вырождаясь в полнейшую беспринципность или откровенный сатанизм.
А все от того, что избранные в первую очередь служители Божьи «проходили мимо» многочисленных страждущих и вопрошающих, ограничиваясь лишь общими фразами о терпении и смирении. А проходя мимо ближних своих, они в конечном счете прошли мимо Самого Христа. Призванные нести Его образ, что могли они дать окружающим, если, по слову преп. Макария Великого, никто не может придти к Богу, если не увидит хотя бы на одном лице отблеск вечной жизни?
Особенно часто милосердный самарянин вспоминается Церковью на 5-й седмице Великого поста, когда повторно читается Великий канон преп. Андрея Критского. Не только потому, что мы силимся открыть перед Христом наши душевные язвы, чтоб Он возлил на них от Своего вина и елея. Но можно к концу поста задать себе вопрос: насколько пост мой прошел угодным Богу, и не успел ли я в очередной раз вместе с тем священником и левитом из притчи пройти мимо кого-то, кто немедленно нуждался в моей помощи?
Моими помышлении в разбойники впад, пленен бых окаянный умом, и лютее уязвихся, всю душу мою ураних, и отнюд лежу наг добродетелей на житейстем пути. Священник же видев мя ранами боляща безисцельна, презрев не воззре на мя: левитянин же паки не терпя душетленныя болезни, и той видев мя, мимо иде. Ты же благоволивый, не от Самарии, но от Марии воплотитися Христе Боже, человеколюбием Твоим подаждь ми исцеление, изливая на мя великую Твою милость
(стихира на «Господи, воззвах» в среду вечера 5-й седмицы)
Эта притча обличает нас, православных вообще и священников в особенности, нестерпимо глубоко, если вдуматься, хотя обличение это, как и в любых других притчах, незаметное и ненавязчивое. Быть может, оно сродни тому взгляду Христа, который поймал апостол Петр после троекратного своего отречения, и тут же горько заплакал? И не этот ли глубокий и кроткий взгляд будет для нас нестерпимым, невыносимым на будущем Суде? Мы-то, священники, сколько раз отрекались от Христа – не явными словами, но прикровенно, в жизни, и сколько раз проходили мимо ждущих от нас слова любви, мира, доброго совета? Господи! Помяни нас, священников негодных, егда приидеши во Царствии Твоем!
|