Максим Ю. Д.
православный христианин
|
К святости призваны все христиане. Но как ее достичь? Что мешает нам быть святыми сегодня? Предлагаю Вашему вниманию статью Надежды Ермиловой.
Один студент из Турина
Как часто мы думаем, что святые «были когда-то», как минимум, тысячу лет назад. Святость для нас — что-то абстрактное и отдаленное. Как часто при слове «святой» мы представляем себе старичка с иконы — длинная седая борода, епископское облачение... и, конечно, этот человек давным-давно умер и не имеет ко мне ни малейшего отношения. И даже когда мы уже знаем по опыту, что святые действительно участвуют в нашей жизни, нам все же трудно представить себе, что они могут жить в сегодняшнем мире. А если и могут... ну, конечно, святой — это священник, монах или монахиня, особенный человек с особенным призванием. Мы забываем о том, что к святости призван каждый христианин.
Я хочу рассказать вам о святом, который жил в начале двадцатого века, но лично мне он кажется моим современником. Его звали Пьер-Джорджио Фрассати. Когда он умер, ему было всего 24 года. Он не был и не собирался становиться ни священником, ни монахом. Он был просто студентом Туринского университета. Когда я читала о нем, мне вдруг начало казаться, что у него в сутках было не меньше сорока восьми часов — а иначе как он успевал делать все, что он делал?
"С каждым днем я все яснее понимаю, какое это счастье — быть верующими. Жизнь без веры, без достояния, которое надо защищать, без борьбы за Истину — это не жизнь, а прозябание... " Пьер-Джоржио Фрассати
Судите сами. Пьер-Джорджио учился, и довольно хорошо. Он был членом множества обществ и студенческих кружков и активно участвовал в работе каждого из них. Он увлекался спортом, причем самыми активными видами: альпинизм, горнолыжный спорт, ну и все остальное понемногу — велосипед, конный спорт... Он помогал бедным и становился настоящим другом каждому из тех, кому помогал. А еще (хотя с этого стоило бы начать) он каждый день ходил в церковь.
Пьер-Джорждио не умел быть теплохладным. Если он делал что-то, то только потому, что для него это было важно. И в первую очередь это касалось его отношений с Богом. Ежедневное причастие для него было необходимостью, и ради этого он был готов пожертвовать любыми планами.
Однажды, договорившись с друзьями поехать в горы, он чуть не опоздал на поезд. Примчавшись на вокзал в последний момент, он спокойно объяснил: «Простите, ребята, я проспал. Еле-еле успел на мессу...» Молитва в его жизни освещала все. Поднявшись на вершину горы, он вместе с друзьями пел псалмы, прославляя Творца. Он собирал в горах цветы для Матери Божией. Пьер-Джорджио никогдане стеснялся своей веры. Напомню, что в Италии в двадцатые годы быть верующим было «немодно». Пьер-Джорджио не обращал внимания на то, что о нем могут подумать. В университетской столовой он был одним из немногих, кто не боялся перекреститься перед едой. В отличие от многих из нас, он совершал крестное знамение не украдкой, а совершенно спокойно и открыто. Он не думал, что скажут другие, — он думал о Боге. И в этом была его радость и его сила. Когда мать Пьер-Джорджио посоветовала ему снять значок Лиги Католической молодежи, он ответил: «Знамя веры не носят в кармане!»
Однажды кто-то насмешливо поинтересовался: «Фрассати, а ты у нас ханжа?» — «Нет, — спокойно ответил Пьер-Джорждио, — я христианин».
Его друзья говорили: «Самое потрясающее в нем — атмосфера мира, мягкий свет, озарявший все, что он делал». Но Пьер-Джорджио не был «не от мира сего», наоборот, он всегда был душой компании. Рядом с ним не бывало скучно, он был весел и остроумен. Ему удавалось то, что так трудно для многих из нас: он не был занудой, но не был и легкомысленным.
Пьер-Джорджио был убежден, что нельзя быть христианином и не участвовать в общественно-политической жизни страны. Во время выборов он расклеивал по всему городу плакаты и листовки — по ночам, потому что днем не было времени. И его деятельность не оставалась незамеченной. Однажды в дом Фрассати ворвалась компания фашистов, которые начали бить зеркала и крушить мебель. Пьер-Джорджио вырвал у одного из них дубинку и вышвырнул всю компанию за дверь — один. Да, вопреки распространенному представлению о христианстве как религии непротивления, Пьер-Джорджио считал себя вправе защищать свои убеждения, и, если нужно, не только словами. Когда университетские антиклерикалы решили сорвать стенд католического кружка, он встал рядом со стендом с палкой в руках. Он был один против толпы, и стенд сорвали. Но когда товарищи уговаривали его пойти на уступки, он отвечал: «Вы думаете, что они имеют право срывать наш стенд, а мы не имеем права его защищать?»
В семье Пьер-Джорджио считали немного тронутым. Мало того, что он проводил все свободное время неизвестно где, возвращаясь домой поздно ночью, он еще тратил неизвестно на что (но явно не на развлечения) все деньги. Ему старались давать как можно меньше денег. Он не спорил, предпочитая отказывать себе не только в излишествах, но и в необходимом. Все деньги он отдавал своим друзьям в беднейших кварталах Турина. Он покупал им еду, одежду, лекарства. Порой у него не было денег на трамвай, и он шел домой пешком через весь город. Он не
оценивал «нравственный облик» тех, кому помогал, но и не стеснялся свидетельствовать о своей вере.
Один из его университетских друзей сказал ему, что просто не понимает, как можно входить в эти жуткие, грязные дома, где легко заразиться какой-нибудь страшной болезнью. Пьер-Джорджио ответил — как всегда, очень просто, без патетики, — что для него посещать бедных значит посещать Самого Иисуса. Он говорил: «Вокруг больного, нищего, несчастного я вижу свет, которого нет у нас».
А друг боялся не напрасно. Пьер-Джорджио заразился полиомиелитом. Дома никто ничего не заметил: как раз в те дни умирала бабушка, и крепкий, здоровый парень со своей дурацкой температурой вызывал у всех только раздражение. Болезнь развивалась очень быстро, Пьер-Джорджио сам до конца не осознавал серьезности ситуации, а все его попытки заговорить о том, что с ним что-то не так (постепенно начинался паралич) просто пресекались. Когда родители наконец обнаружили, что происходит с их сыном, было уже поздно. Из парижского университета Пастера срочно выписали сыворотку, но остановить болезнь было уже невозможно. За несколько часов до смерти он просил свою сестру передать друзьям коробку с лекарствами для одного из больных. Он страшно переживал, что не мог отнести ее сам.
На похороны Пьер-Джорждио пришли все его друзья. Особенно много было среди них бедняков, которым он помогал. Родители были поражены. Они не представляли себе, что их сына знает и любит чуть ли не весь город, — а сами они почти не знали его... Едва ли не больше были поражены его друзья из трущоб: им и в голову не могло прийти, что Пьер-Джорджио — «мальчик из богатой семьи». Для них он был другом, а не «покровителем».
В 1981 году, через 56 лет после смерти Пьер-Джорджио Фрассати, его тело извлекли из могилы. Тело было нетленным, лицо светилось миром и радостью.
Одна из биографий Пьер-Джорджио Фрассати заканчивалась словами: «Он просто был мирянином в Церкви и христианином в миру». Он верил и действовал согласно своей вере, он говорил то, что чувствовал, и делал то, что говорил. Всегда и во всем он был верен Истине.
«С каждым днем я все яснее понимаю, какое это счастье — быть верующими. Жизнь без веры, без достояния, которое надо защищать, без борьбы за Истину — это не жизнь, а прозябание...» — это слова самого Пьер-Джорджио. Он был действительно верующим: он был святым.
|