Александр Смирновв
православный христианин
(невоцерковленный)
модератор
|
Каждый верующий несёт с собой историю своего обращения к Богу. Рассказывать друг другу такие истории - одно из любимых занятий многих верующих, даже священников. Продолжая эту традицию расскажу и я о своём пути, углубляясь по ходу во всяческие подробности.
...Армия трубила весенний призыв. Меня возжелали видеть в военкомате, регулярно напоминая об этом повестками. Экзамены в институте пришлось сдавать ускоренно - студентов в те времена загребали всех подряд, и я не был исключением...
Оказаться в рядах доблестной советской армии мне категорически не хотелось. Поначалу я был уверен, что придумаю какой-нибудь способ отвертеться. Сам себя я считал неспособным переносить "тяготы и невзгоды воинской службы": был физически неподготовленным и не имел никакого опыта общения в подобной среде, в общем, армия сулила мне погибель. В те времена я был эдаким "компьютерным гением". Всё моё время и все мои мысли были посвящены компьютерам. Я не гулял по улицам, не задумывался об общении с девушками, мне было всё неинтересно кроме одного - научить компьютер исполнять какую-нибудь очередную полезную программку. Так я жил, и мне в общем-то нравилось.
В институт на специальность "математика и информатика" я поступил с единственной целью - иметь доступ к компьютерам. Мне приходилось подолгу сидеть в коридорах ожидая пока закончится очередная пара и уйдут студенты, освободив вожделенные компьютеры, и я, по старому знакомству, проникну в аудиторию и займусь любимым делом. Так я жил лет с пятнадцати, ещё со школьной скамьи, каждый день сразу после уроков уезжал в институт -караулить компьютеры. Весь мир для меня замыкался в виртуальном пространстве, а окружающие смотрели на меня как на маньяка. Я мечтал о том великом дне, когда компьютеры наконец-то объединятся в глобальную сеть, когда можно будет получить любую информацию поискав её по гиперссылкам... Фантастические перспективы будоражили воображение, и мне казалось, что я воочию вижу наступление этого дня. Приблизить его казалось мне важнейшей задачей. Помнится я даже написал на эту тему какое-то вдохновенное письмо тогдашнему светилу информатизации - академику А.П.Ершову. Это было году эдак в 1986, точно не помню. Не столь важны даты, важно понять, насколько я тогда был углублён во всё это. Моё состояние в те годы можно сравнить с состоянием мифического "джина в бутылке", когда великие стремления ограничены узким горлышком технических рамок.
Постепенно возникло и другое ограничение - психологическое, конфликт с реальностью, нарастающий из-за моей оторванности от человеческой жизни. Постепенно я стал понимать, что живу в собственном мире фантазий, которые никому кроме меня не нужны. Я был совершенно одинок, не встречал не только понимания, но даже интереса к моим идеям. Так постепенно и навалилось ощущение полнейшей бессмысленности всего того, к чему я стремлюсь. Всё это стало казаться ничтожным, и главное, происходящим безо всякого участия с моей стороны. Я понял, что как бы ни старался, всё равно не ускорю прогресс, который и без меня идёт к тому, о чём я хотя и догадался, но от моего знания ничего не меняется. Миллионы людей вокруг об этом не догадываются и не пытаются бежать впереди паровоза. Прогресс всё равно идёт, повинуясь естественным законам своего развития, и я во всём этом - никому не нужный винтик.
Ощущение собственной ненужности постепенно загнало меня в психологический тупик. Мне стало противно унижаться ради того, чтобы меня пустили за компьютер. Пропало ощущение что я приношу какую-то пользу. Возникло ощущение что я многим мешаю (ведь на компьютере можно ещё и в игры играть, а когда я занимаю место, то тем самым оставляю кого-то рядом без удовольствия). Количество желающих посидеть за компьютером росло как снежный ком, а количество компьютеров в те времена расти не спешило. Кроме того я стал замечать, что мне уже и незачем рваться к компьютеру: мои фантазии прекрасно обходились и без экспериментальных доказательств. А сколько времени я убивал на это увлечение, приложив такие усилия в каком-то другом направлении можно было бы добиться серьёзных результатов.
Задумываясь о том, чтобы отвлечься от компьютеров, я понимал, что у меня в жизни в общем-то больше нет ничего, кроме этих самых компьютеров и научно-фантастических проектов. Вот в таком состоянии меня и застал армейский призыв со своими занудными повестками. Тогда я думал, что армия для меня равносильна самоубийству. Эта мысль мне нравилась - броситься в пучину неведомой и чуждой среды, имея совершенно ничтожный шанс выплыть. Сломать хребет своей прежней жизни и оказаться в другом мире - вот именно это мне и захотелось сделать. И поэтому, поправ свои уклонистские замыслы, я решил пойти "служить отечеству".
-Шире шаг, левой, левой, выше ногу! Мы шагаем строем по пыльной дороге, потея под нещадно палящим солнцем. Всё это как сон, в котором я непонятно как оказался. А если это не сон, то почему я ещё жив?.. Но никто меня убивать не торопился, и сам я не умирал. Даже более того, довольно быстро я стал понимать, что на самом деле я не хуже других. Во всяком случае, другим такая армейская жизнь доставляла гораздо больше неудобств, нежели мне. Прежде я ошибочно считал, будто бы главное для выживания в армии - это сила, умение постоять за себя. Но оказалось, что главными врагами солдата являются совсем другие факторы - недосыпание, недоедание, изнурительная "трудотерапия" (копать от столба и до обеда), и прочие лишенные логики факторы. Армейская абсурдность на самом деле наделена высшим смыслом: на первом этапе задача армии - выбить из новобранцев все мозги, лишить их ориентации во времени и пространстве, сломить гордость и размазать самоидентификацию. Эдакий комплекс мер по превращению человека в послушного забитого зверька, готового исполнять приказы. Наличие физической подготовки тут никоим образом не поможет.
Против психического давления я оказался довольно устойчивым: не чувствуя в себе особенных изменений я наблюдал за тем, как деградировали сослуживцы. На моих глазах бравые парни превращались из удалых молодцов, знающих себе цену, в пугливых заморышей, которые со стеклянными глазами спешили исполнять приказы, животно боясь наказаний... Для меня же первый "ударный этап" наоборот оказался совершенно безобидным, но трудности начались позже.
Период "начального выбивания мозгов" постепенно сменился на более терпимые условия армейской службы, вот тогда я и стал ощущать плоды своей прежней необщительности и неопытности. Я не знал как себя вести в кругу себе подобных, как не выглядеть "белой вороной". Складывались ситуации, в которых я терялся. Особенно ситуации конфликтного характера, весьма характерные для армейского образа жизни. В армии есть много желающих шпынять друг друга по любому поводу и без повода. Я не знал, что надо делать, когда на меня наезжают. Мои благодушные привычки явно не подходили для армейской действительности, и постепенно я стал понимать, что как-то незаметно перехожу из разряда равных в разряд низших, то есть тех, кого не уважают и стремятся обидеть. В то же время я стал замечать, что некоторые - наоборот, как-бы возвышаются над другими, становятся особенно уважаемыми, внушают окружающим страх и трепет. Причём в этом расслоении не было никакой связи с физической подготовкой. Какой-нибудь наглый и самоуверенный хлюпик мог запросто держать в страхе здоровенных амбалов, причём эти амбалы прямо-таки трепетали перед хлюпиком, позволяя ему любые издевательства над собой. Это явление для меня было совершенно непонятным. До армии я не получил никаких представлений о психологии взаимоотношений в коллективах, и о том, что одни возвышаются, других - унижают. Всё это суммируется из разных событий и диалогов, подлинного смысла которых я тогда ещё не понимал. Мне стало очень интересовать то, каким образом мне избежать "сползания вниз" по некоей незримой лестнице отношений в коллективе, для этого требовалось всё понять и выработать эффективные методы поведения.
Внимательно наблюдая за отношениями среди солдат я сделал для себя очень много различных выводов, которые здесь изложить не представляется возможности ввиду отсутствия времени и места. Главное, мне удалось выявить ключевой момент, из-за которого окружающие начинали относиться ко мне как к низшему. Оказывается, безконфликтность и стремление к справедливости, нежелание лишний раз кого-либо обижать - это как раз то, что окружающие воспринимают как проявление слабости. Большинство людей отсутствие агрессивности объясняют исключительно трусостью, отсюда и соответствующее отношение. Как тут быть? Драться со всеми подряд чтобы доказать свою смелость? Я придумал такую методику поведения, которую условно назвал "ответы с повышением градуса". Суть методики очень проста: на любое проявление агрессии - отвечать на ступеньку жестче. Услышал обидное слово - ответь ещё более обидно. Услышал крайнее оскорбление - в ответ сразу бей "по фанере", то есть грудь. Получил удар в грудь - сразу бей в рыло. Нет равенству! Нет "понижению градуса"! Только по нарастающей: вступивший на "лестницу конфликта" должен либо первым охладить свой пыл, либо будет драка, и не важно кто победит, главное - показать врагу, что ты пойдёшь до конца. Главное - показать, что ты - дурак, то есть ведёшь себя неадекватно - тогда тебе гарантировано и уважение, и боязнь окружающих. Парадоксально, но эффективно.
Вычислив психологические мотивы поведения толпы, я быстро нашел случай развязать драку с каким-то солдатиком, который мне что-то грубо сказал и "не свернул с дороги". Одной этой драки оказалось вполне достаточно, чтобы отншение ко мне переменилось, ко мне больше не спешили проявлять презрительное отношение.
Однажды столкнувшись в каком-то тамбуре со здоровяком на полметра меня выше ростом и похожим на шкаф, я тоже проявил свою неуступчивость. В том же тамбуре и получил несколько суровых ударов, и сам пару раз символически стукнул его в грудь. Здоровяк был весьма удивлён моей отчаянностью, и мне даже показалось по его глазам, что он трусит, растерян, не знает что делать дальше - не убивать же меня в самом деле. Но больше он со мной не связывался! И вообще, такая "технология неадекватности" оказалась очень эффективной: меня не то чтобы очень зауважали, но во всяком случае перестали меня всё время "испытывать на обидчивость".
Всё это происходило в учебке, где солдаты, как известно, надолго не задерживаются. После примерно 3-х месяцев я уехал на место постоянной службы, на котором у меня сразу сложились вполе нормальные отношения, без каких-либо конфликтов. Наверное, люди всё-таки чувствуют внутреннюю уверенность и не спешат разжигать конфликты в отношении тех, от кого есть риск "получить по морде". В армейском коллективе очень важно то, чтобы окружающие считали тебя не вполне адекватным, даже ищущим повод кому-нибудь за что-нибудь "набить лицо". Кто любит пугать, тот сам склонен бояться. Следовательно, если чувствуешь, что тебя хотят испугать, значит надо в ответ давить с "повышением градуса", скорее всего "агрессор" предпочтёт не развивать конфликт. Конечно, при раскручивании конфликта важно быть вполне уверенным в своей способности идти до конца, надо даже радоваться намечающейся возможности "почесать кулаки" - эту внутреннюю уверенность люди инстинктивно чувствуют.
Именно армия заставила меня впервые обратить внимание на прежде неведомую область - так называемая "сила духа". Это понятие я услышал от мусульмано-ориентированных нерусских сослуживцев, любящих порассуждать о том, что они, дескать, волки, царящие над стадом овец, и царят они, якобы, потому, что духовно сильнее. В их представлении сила духа равна способности подчинять себе окружающих, вызывать страх и добиваться покорности. В их представлениях либо ты "волк", либо ты "овца", либо ты силой подчиняешь себе других, либо ты сам подчиняешься чужой силе. Вся эта "волчачья идея" мне была глубоко отвратительна, но у меня тогда не было альтернативы, которую я бы смог ясно объяснить. Хотя я внутренне был уверен в том, что можно жить со стремлением приносить пользу людям, делать добро, а вовсе не вырывать себе блага за счёт других. Но в их представлениях всё было наоборот: если ты работаешь, приносишь какую-то пользу - значит, ты слабак, сильный же никогда не работает, но только заставляет работать других, покрикивает и отчитывает, наказывает и хвалит, но никогда не опустится до того, чтобы делать что-то доброе своими руками.
Их "идея волчизма" была мне омерзительна, но я наблюдал факт: их "сила духа", несомненно, имела место быть, и были слабаки, которые их боялись и покорялись этим "волчарам", умеющим запугать их безо всяких кулаков, а только лишь словами, уверенностью, эдакой "силой духа". Что же это за сила? В ней было что-то мистическое, недоступное рациональному пониманию...
В то время я не имел никаких представлений о религии, не знал о существовании Евангелия. Все мои "духовные искания" не ассоциировались с чем-то религиозным, но имели совершенно прикладной характер: я замечал факты и удивлялся необычному, рационально необъяснимому.
В армии у меня развились какие-то особенные способности, ощущения "энергетики" - я мог чувствовать настроения людей, даже в какой-то степени "читать мысли". Ещё я мог легко находить людей. Для этого мне было достаточно подумать о том, кого мне надо найти, и пойти повинуясь интуитивному направлению - очень скоро нужный мне человек "случайно" мне встречался. Каким-то не очень осмысленным образом я научился использовать множество "сверхъестественных штучек", но относился ко всему этому как к чему-то само собой разумеющемуся, не придавая всему этому особенного значения.
..И вот я вышел из армии на свободу. Выйдя из дверей серого здания штаба СибВО, что находится в Новосибирске, я пошел по незнакомому городу, в неизвестном направлении. Куда? "На вокзал!" - мысленно поставил перед собой задачу. Где вокзал, разумеется, я не знал, но у меня не было ни малейших сомнений в том, что очень скоро я его найду, следуя только лишь своей интуиции. Главное другое: свобода!
Армия позади, впереди - всё что угодно. Что я буду делать дальше? Опять сяду за компьютеры? В воздухе витала перестройка. Повсюду открывались кооперативы, надвигались всяческие перемены. Гласность раскрывала люки со всех сторон, неся разоблачения и сенсации об ужасах погибающего режима. Компьютеры тоже претерпели существенные изменения - за время моего армейского отсутствия появлялись первые IBM-совместимые "писишки", XT и даже AT, которым все тогда пророчили несомненный успех и блестящее будущее. Я чувствовал себя безнадёжно отставшим монстром, и главное, у меня не было ни малейшего желания догонять. Мне хотелось чего-то совершенно иного. Прежняя компьютерная жизнь перестала мне казаться безальтернативной. Теперь я был свободен, никому ничем не обязан и ничего не должен, и мог выбирать себе любой путь, как-бы заново начиная жизнь.
Пребывая в таких раздумьях, я постепенно пришел на вокзал, и вечером того же дня поезд увозил меня в родной Омск. В вагоне я запросто разговорил какого-то мужика бандитской наружности и сразу ощутил себя героем вспоминая о своей доармейской паталогической необщительности. Вышел я из армии сильным и уверенным, умеющим видеть в людях не только то, что они хотят показать окружающим, рисуя свой образ, но и то, что люди пытаются скрыть от посторонних глаз. Я уже не чувствовал себя ущербным. Напротив, я ощущал себя сильнее многих, и от этого ощущения силы рождалось чувство ответственности за происходящее вокруг. Я был уверен, что сильный должен делать всем благо, защищать слабых, протягивать руку помощи всякому попавшему в затруднение, брать на себя чужие проблемы и решать их. Эту идеологию я внутренне противопоставлял "идее волчизма", согласно которой сильный должен яростно карабкаться вверх, затаптывая тех, кто слабее. Мне хотелось утверждения моих идеалов, доказательств того, что моя идеология - более правая, нежели "волчизм". Я был внутренне настроен что-то доказывать всему миру, но как именно мне предстоит это доказывать - я ещё не знал.
На момент выхода из армии я всё же не слишком отстал от компьютерной жизни и представлял собой неплохого компьютерного специалиста, поэтому знакомые в одной новосибирской фирме с энтузиазмом уговаривали меня переехать в Новосибирск и заняться компьютерными разработками. Такое предложение казалось мне перспективным. Единственной альтернативой было продолжение учебы в Омске, в плесневелой академичекской среде умников-студентов и тихонько грызущих друг дружку преподов. Для меня эта среда была как дом родной, да только мне она больше не нравилась, и роль умненького мальчика, шлёпающего по кнопкам университетских компьютеров, казалась мне пройденным этапом. Ничего другого в Омске мне не светило, хотя и ждали меня там с распростёртыми объятиями. Пока я был в армии, знакомые перподаватели перебрались в университет, был организован и мой "переезд" туда же вслед за ними. Мне не требовалось сдавать никаких экзаменов, просто надо было прийти и начинать учиться, со второго курса. Мне показали самые современные компьютеры, на которые я мог бы иметь там доступ чуть ли не в любое время. Передо мной раскрывались всевозможные перспективы академической карьеры на компьютерном поприще, мне обещали всевозможные "крыши" и поддержку, статус эдакого "комьютерного гения"... Всё, о чём я прежде мог только мечтать, пришло ко мне в руки безо всяких усилий с моей стороны. Просто прошло время, изменилась ситуация, люди, близкие ко мне, приподнялись повыше, стали более значимыми, обрели решающие функции. Вот только нужно ли мне всё это?
Мы ехали в троллейбусе. Путь от центра до университета занимает около получаса, и за это время я должен был всё решить. Я должен был выбрать что-то одно: либо ехать в Новосибирск, и, значит, навсегда порвать и с академической карьерой, и со всей средой своих прежних увлечений; либо принять предложение и занять заботливо приготовленное для меня место в университете, продолжить свой "прерванный полёт" с новыми силами. Я колебался. На меня как-бы уже были сделаны ставки в Омске, меня ждали, может быть, я даже кому-то был нужен. Мы приехали, вышли из троллейбуса, и я должен был дать ответ. Мне было нелегко сказать что я всё-таки ухожу. Поэтому я начал издалека, прежде всего сказал о том, что считаю вцелом продолжение своей академической карьеры делом бесперспективным в свете надвигающихся в стране перемен. Сейчас надо идти в бизнес, а не в кабинетах штаны протирать, поэтому я всё-таки хочу "удариться в бизнес", и выбираю Новосибирск. Так на моей научной карьере был поставлен жирный крест.
---
В Новосибирске фирма свои обещания выполняла. Зарплату мне платили по тем временам неплохую, но не менее важным фактором для меня стала новая среда общения. Вокруг тусовались всякие предприниматели, специалисты, да и просто интересные люди, и каждый был не прочь рассказать о своих делах. Российская деловая среда тогда вообще была чем-то похожа на закипающий котёл, в котором уже всплывают маленькие пузырьки, глядя на которые становится ясно, что скоро будет бурное кипение. В Новосибирске я много общался в самых разношерстых коллективах, периодически бывая то в Академгородке, то среди каких-нибудь знакомых, затевающих очередное дело. Шума и суеты тогда было гораздо больше, нежели реальных дел.
Жили мы вчетвером, снимая трёхкомнатную квартиру. Андрюха-афганец всё время размахивал ногами, он старался поддерживать свой бойцовский имидж и физическую форму. Вообще-то в Афганистане он в боях не участвовал, но служил на той территории, и поэтому наравне со всеми получил соответствующие афганские корочки, дающие льготы ветеранам.
Женя был моряк. Он имел суровый и задумчивый вид, любил слушать моряцкие песни, и не махал ногами как Андрюха, хотя по-пьяни искал с ним ссоры. Наверное, в нём пробуждалось желание доказать Андрюхе, что матросы не лыком шиты.
Андрюха и Женя работали снабженцами. Снабженцы - это очень особенное дело, требующее самых разносторонних способностей: умение ладить с людьми, соблазнять женщин (ответственных работников, от которых чего-нибудь нужно добиться), знания всяческих тонкостей взаимоотношений, знание структуры самых разнопрофильных предприятий, и многое-многое другое. Ещё нужно иметь кучу знакомств и связей, умение этими связями пользоваться. Андрюха и Женя постоянно мотались по командировкам по всевозможным городам СССР, доставая для фирмы всяческие штуковины, которые простой смертный ни в жизнь не достанет, да ещё и умудрялись цену сбить до самого минимума. О своих успехах они наперебой хвалились друг перед другом, и от них я незаметно многому научился.
В отдельной комнате жила Лена, сестра Жени, примерно моего возраста. С ней мы нередко оставались наедине, но как-бы не замечали друг друга. Вернее, это я старательно делал вид что её не замечаю, совершенно не представляя что мне делать, если она вдруг начнёт меня замечать. Вообще всё, что касалось женщин, для меня в те годы было совершенно чуждой темой. Ну а Андрюха и Женя регулярно выпивали, после чего шли на улицу и быстро находили там каких-нибудь местных красавиц, которые с удовольствием отправлялись переспать с нашими героями. Про меня они ехидничали - "Саня у нас святой!". Саня не пил, не курил, и вообще являл собой образ благочестия и целомудрия, который редко встретишь.
Кроме того, наша квартира служила чем-то вроде места для проведения тайных собраний, на которых Вадим, брат Андрюхи-афганца и сомножество его знакомых обсуждали перспективы создания собственного грандиозного бизнеса. Вадим был заводилой. У него явно было что-то не то с психикой, руки у него постоянно тряслись, говорил он отрывисто и не всегда можно было сразу понять его мысль, но иногда он говорил по делу:
-Вы поймите, мужики, сейчас золотое время. Колондайк. Больше такого не будет. Это для нас с вами единственный шанс выбиться в люди. Надо подняться, пока есть возможность. Не нужно ничего производить. Просто надо брать кредиты, на них покупать мерседесы, самые крутые. Надо вкладывать деньги в свой имидж. Приезжать на мерседесах в банк, и получать новые кредиты, ими гасить старые. Нужно пускать пыль в глаза, все сейчас так и делают. Инфляция всё равно эти кредиты обесценит к тому времени, когда надо будет отдавать. Сейчас главное - это подняться, набрать вес, а дальше уже всё само собой пойдёт...
На самом деле Вадик был прав. Совершенно прав. Это была на тот момент абсолютно беспроигрышная технология успеха. Забегая вперёд скажу, что вскоре Вадим воплотил свои замыслы в жизнь. Он очень круто поднялся и стал известным в Н-ске бизнесменом, и довольно долго его фирма считалась очень серьёзной. На самом деле фирма не делала ровным счётом ничего, кроме создания собственного имиджа. Однако, всё-таки Вадик пролетел. То ли с бандитами не поладил, то ли какую-то иную глупость сделал, в общем, фирма лопнула, а сам он куда-то исчез. Я обо всём этом узнал позже от своих старых знакомых, работавших в его фирме до тех пор, пока она не потерпела крах. Говорили, что Вадик изменился, чересчур увлёкся своим стремительным взлётом и не учёл каких-то объективных реалий окружающего мира. Хотя в принципе мог бы и процветать, был бы чуточку осторожнее.
На фирме мы единым фронтом штурмовали разработку нового компьютера. Вернее, разработкой занимались только двое - я и ещё один "железячник", а все остальные готовили фирму к активному производству этих компьютеров, закупали всякие детальки, нанимали пайщиков-сборщиков и решали кучу других производственных заморочек. Компьютер мы сделали, и даже стали производить, и даже продавали целые учебные классы. По тем временам компьютеры наши были весьма неплохими, даже объединёнными в локальную сеть, и сама разработка была действительно интересной, и поначалу всё это меня очень увлекало... Но постепенно Новосибирск мне наскучил. Моей зарплаты вполне хватало на то, чтобы не особенно напрягаясь каждые выходные ездить домой, в Омск. Бурление деловой жизни Новосибирска, которое происходило под флагом "мы тоже выбьемся в люди!", мне быстро надоело. Хотелось делать что-то полезное, а не в люди выбиваться.
Продолжение: Как я стал верующим (Часть 2)
|