Геннадий Гумилевский
баптист
|
Этот год знаменателен Днём Победы над фашизмом, к которому многие россияне причастны!!! Вспоминаем всех фронтовиков и все дни той прошедшей войны, вспоминаем отцов и дедов наших, оставшихся лежать на чужой земле, но защитивших нас от нечести фашистской. Вся Европа, а не только Германия, воевала против России. То что Россия выжила и победила- говорят, что это просто чудо. Но чудес без Бога не бывает! Так и в прошедшей чудовищной войне без Бога Россия не смогла бы победить! Слава Богу! Слава фронтовикам и всем труженикам в тылу того времени, а это были в основном женщины и дети!
----------------------------------------
Война не обошла меня и мою жену. Жена всю блокаду пережила в Ленинграде, осталась без отца и без матери. Мой отец был в концлагере в Польше. С товарищами устроил побег. Погиб в конце войны 18-го марта 1945 года.
Я, как малолеток, вместе с дедом и бабушкой при подходе немцев эвакуировались поездом из под Воронежа, но отъехали мы недалеко. Впереди немцы разбомбили железную дорогу. Поезд остановился рядом с небольшой деревней. Застрял не только наш поезд с беженцами, но также и военные составы, в том числе и с ранеными.
Пустили люди добрые нас переночевать. Утром проснулся от грохота разорвавшейся близко с домом бомбы. Увидел стоящего перед окном мальчика, по-видимому сына хозяйки дома, с каплями крови на лице от выбитого волной стекол от окна. Что-то кричала бабушка, вбежавшая в комнату, где я спал на полу под окном. Схватив меня, бабушка вытащила, меня ничего не понимающего на улицу. Все что-то кричали и куда-то бежали, а недалеко рвались бомбы. Так меня бабушка дотащила до какого-то рва, где уже согнувшись прятались, прижимаясь ко дну этого рва, много разных людей. Дома многие горели. Всё время громко ревели самолёты и непрерывно рвались поблизости бомбы. Так продолжалось около часа по времени.
Я был ошеломлён всем этим и ничего не понимал, а поэтому не помню чтобы чего-то боялся. Но это было только в начале этого кошмарного сна наяву. Но когда бомбёжка прекратилась на короткое время, бабушка опять меня потащила дальше от железной дороги. Где-то метров через сто мы очутились в погребе, стоящего рядом дома. Там уже находились какие-то люди, которые и приютили нас. Как я понял позже: это был только первый эшелон налёта немецких самолётов на станцию, где скопилось много поездов, ожидавших ремонта дороги.
Через небольшой перерыв налёты возобновились. Тогда-то я и ощутил что такое страх по-настоящему. Бомбы падали беспрерывно с небольшим интервалом по времени. И каждая бомба издавала нарастающий вой. Этот вой сводил с ума, потому что каждый раз этот вой был таким понятным окончанием для меня прямо сейчас моей жизни. Этот нарастающий вой не оставлял надежду на то, что бомба упадёт не на меня, не на нас, находящихся в этом погребе. Почему такая была уверенность я не знаю до сих пор.
Проститься с жизнью только один раз- это страшно, а когда бомбёжка не прекращается несколько часов, то можно сойти с ума, в чём я и убедился, когда взрослым стал читать воспоминания побывавших под бомбёжкой других людей. К вечеру бомбёжки прекратились. Выбравшись наверх, бабушка со мною стали искать деда, который ещё до начала бомбёжки, ушёл в ближнюю деревню искать
возможности устроиться временно на жильё и узнать возможности дальнейшей эвакуации. Как мы нашли друг друга так я и не понял. Наверное люди рассказали деду, что видели нас: бабушку с внуком. Дед рассказал нам, что при возвращении к нам его обстрелял немецкий самолёт. Помогло то, что рядом был овраг, в котором он спрятался.
После встречи мы присоединились к колоне беженцев и поплелись пешком до ближайшей деревни, оставляя за собой в наступившей темноте раненную дымящуюся деревню и зарево вдали полыхающего пожара. По-видимому, это что-то горело в Воронеже или его окрестностях. Когда мы пришли в деревню, то стали проситься на ночлег. В первом доме крепкого строения нам отказали, но во втором бедненьком доме нас пустили. Мы, конечно, были очень рады этому и повалились спать на пол. Других спальных мест просто у них не было. Люди эти жили бедно.
Но радовались мы недолго, так как ночью на нас напали стаи клопов. Предстоял далёкий путь в Саратовскую область к родным, временами останавливаясь в какой- либо деревне на несколько дней, чтобы дед мог подзаработать для нашего существования и дальнейшего продвижения. Дед работал кузнецом. Кузнецов во время войны забрали почти всех на фронт, поэтому деду были рады в деревнях, через которые лежал наш путь спасения. Иногда нас подвозили попутные повозки, а когда приходилось идти пешком, то дед меня иногда вёз на тачке.
Так начиналось моё детство, из которого уже я мало что помню. Вся жизнь пролетела так быстро, что трудно становится даже понять свои короткие воспоминания, странички былого. И было ли всё это наяву? Вспоминаю слова бабушки в последние её годы жизни о впечатлении её о прошедшей жизни: «Пролетела жизнь как один день». Для меня они были раньше непонятны. Но только раньше!
-------------------------------------------------------
Как-то, не совсем давно прочитал статью воспоминаний одного автора об ожидании отца после войны и радости встречи с ним: "Урра! Он прибыл с войны живой!"
------------------------------------------------------------------------
И обожгла она меня горечью прежних моих воспоминаний. Шла война, но мы ничего не знали о судьбе отца, так как писем с фронта не получали. Но за несколько месяцев до конца войны получили от отца с фронта два или три письма. Точно не знаю, так как позже или мать, или отчим их уничтожили. Но радовались мы недолго: пришла похоронка. Это было страшно, произошёл какой-то обрыв в жизни. Мой отец погиб 18-го марта 45-го. До окончания войны оставались считанные дни. Мне было тогда девять лет. В письмах отец написал, что он был в концлагере в Польше. Перед приходом Красной Армии он вместе с товарищем сбежали и прятались в погребе у местных жителей. При приходе наших войск продолжал воевать уже солдатом. Теперь я думаю, что если бы он вернуся с войны живым, то это было бы плохо для него, так как всех кто побывал в концлагерях Сталин отправлял после возвращения с фронта в советский концлагерь-ГУЛАГ. А оттуда, как я понял читая Солженицина, выхода не было.
После похоронки, когда оставался один, трудно было переживать всякие обиды и неприятности от повседневной жизни того времени, когда только улица, в основном, заполняла мою жизнь. Матери было не до меня. Одиночество без общения с близкими мне людьми давило меня. Мальчикам без отца жить плохо. Сестрёнка была ближе с матерью чем я. Летом часто таскался целыми днями по речке с самодельной удочкой, поэтому было легче, как то всё забывалось. Зимой привязывал верёвкой коньки к валенкам. При этом короткой палочкой закручивал верёвку и коньки хорошо держались, так что можно было по наезженной дороге покататься. У ребят была мода тогда: делали из куска проволоки крюки и ими цеплялись за громыхающие, проезжие по накатанной снежной дороге улицы. Но была опасность когда попадались места открытого булыжника без снега. Начал курить с ребятами, но бабушка почувствовала запах от меня, когда перед уходом поцеловала меня. Больше долго не курил.
Мне купили какие-то старые сапоги не по размеру и я всё время натирал ноги. Идти было в школу больно до слёз. Но один мой товарищ вообще в школу не ходил во время слякоти, так как его обувь была непригодна для сырости. Ели в основном картошку, а это было “преимуществом” по сравнению с настоящим временем, так как не надо было готовить несколько блюд и мыть много посуды, а к тому же иметь и холодильник и множество посуды, да мы и мечтать об этом не могли тогда. В коридоре стоял примус, но в конце войны появился керогаз- чудо техники того времени. Это было всё хорошо для нас, так как другие и этого не имели. Помню после школы вместе с товарищем зашли к нему домой. Дома на столе в вазе лежал один маленький кусочек чёрного хлеба. Это был его обед, который ему оставила мать.
Мама, сестра и я занимали небольшую комнату площадью около 15 кв. метров. В комнате было две кровати. На малнькой спал я, а на кровати побольше спала мама с сестрой. Был также стол небольшой и табуретки, а на стене висел репродуктор с новостями с новостями фронта. Больше никакой мебели у нас не было. Тарелки, кастрюля и сковородка находились вместе с примусом в коридоре. Коридор был общий с женщиной- одиночкой. Она занимала комнату рядом. Муж её был на фронте, а поэтому она вмемте с мамой вечерами иногда говорили, но большей части о войне и её тяготах для нас тогда. Люди тогда были другие, а также и дети. Всё время свободное мечтал скорее вырасти, так как казалось, что я являюсь для всех обузой. Приближалось 9-е Мая, день окончания войны- ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ -день радости и неизлечимого горя.
Да, жизнь меняется, увидев фотграфию из прошлой жизни или когда невзначай наткнёшься на какую либо вещь, затерявшуюся в шкафу, защемит сердце так по прошлому, что вырывается крик боли и слёзы непроивольно бегут по лицу. Ведь многие вещи, которые остались от прошлого, ещё пока с нами и нам много говорят о прошлом. Ведь, обронив случайно взляд на какую-либо вещь, перед глазами внезапно возникает картина утраченного счастья с людьми, которых мы любили, но которых уже нет на земле. А как жалко расставаться с такими предметами и вещами, которые имели или носили наши близкие, а ведь это приходиться делать, так как всё сохранять невозможно. И всегда возникает боль в сердце от этого. Также это относится и к городу своего детства, когда через много лет, оказавшись в нём, встречаешь знакомые места, дома и предметы, которые опять нас возвращают к тому, что мы сейчас вспоминаем с болью до слёз, но тогда всё это было нам как обычное, оказавшись необычным теперь.
|