Логин: Пароль:  
Регистрация »
Поиск:  
Творчество

Свежие статьи

Все статьи [21]

Подписка на новости

Имя:
E-mail:



Журнал распространяется по подписке. На него можно подписаться в любом почтовом отделении, вы найдете его в каталогах « Вся пресса России» и «Росспечать» с одним индексом - 44150. Подписка в Интернете: www.presscafe.ru  Ознакомиться с журналом можно на его сайте www.journaldetskidom.ru


CIROTA.RU

Rambler's Top100

Благотворительная программа «Милосердие - детям»
 Творчество
Все статьи / Творчество / 60 лет победе
 
60 лет победе
 
Решила тебе написать, хоть последнее время мы и редко обмениваемся весточками. Если честно, я не знаю, буду ли отправлять тебе это письмо, ведь вполне вероятно, что оно растравит твои раны, причинив боль. А с тебя хватит боли. Хватит и того, что война, которая, как, должно быть, кажется большинству, уж давно канула в бездну прошлого, для тебя до сих пор не кончена. Она продолжается ночами. И ты – навечно солдат.
 

Кстати, помнишь, как мы с тобой познакомились? Мне было четырнадцать. Моя голова была набита разного рода глобальными мыслями, и я, испытывая непреходящее желание поделиться ими с человечеством, осваивала бескрайние просторы всемирной компьютерной паутины. Вот там-то, в виртуальной реальности, у нас и затеялся небольшой философский спор на тему вроде смысла жизни. Я, будучи абсолютно уверенной в том, что мой жизненный опыт позволяет отстаивать правоту по всем извечным вопросам, бултыхнулась в дискуссию, как ныряют в воду с вышки. Однако очень скоро поняла, насколько ничтожен, прямо-таки до смехотворности, мой опыт – по сравнению даже с сотой частью того, что выпало тебе.
Твое детство прошло в детдоме, а юность – на войне. Провожая тебя и нескольких твоих друзей, тоже брошенных когда-то взрослыми, в Афганистан, один офицер вздумал вас подбодрить, усмехнувшись беззлобно: «Вас Родина любит. По вам плакать некому». Помню, когда ты рассказал мне об этом, я долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, пока не склеила-таки свои мысли, тут же переставшие быть глобальными, а сделавшиеся чем-то жалким, обрывочным, в стихотворение:

Это неправда, что некому плакать.
Это неправда! Ты слышишь?! Не верь!
Если б меня не спасала бумага,
Выла бы я, как подстреленный зверь.
Если бы вдруг я лишилась уменья
Раны заклеивать пластырем рифм,
Вмиг умерла б, осознав, что забвенье –
Это, наверное, все же не миф.

Не миф… И какие бы слова я ни подбирала, правильными они все равно не будут, потому что не было правды в той войне. Не было правды в гибели твоего детдомовского друга – бывшего беспризорника, забитого и забытого пацана, по которому плакал только ты, хоть и насмотрелся уже такого, что, казалось, ничто не проймет. А он погиб, да… Совсем ребенком погиб, а в жизни так ни грамма хорошего и не успел увидеть. Тебе, наверное, и сейчас стыдно за то, что он погиб, а ты – живой? Ладно, молчу. Если я начну разглагольствовать, что, дескать, это ты зря, ты не стыдиться должен, а гордиться, что сумел пережить саму смерть, то, скорее всего, превращусь для тебя в одну из тех – любопытных, но равнодушных, – кто дает умные советы, но ничего не понимает.
Думаешь, журналисты, бравшие интервью у другого твоего брата по оружию, который, к слову, умер не так давно от афганских ран, а долгие годы до этого – передвигался лишь с помощью инвалидного кресла, поняли хоть что-нибудь?.. Им, этим энергичным ребятам с телевидения, хотелось узнать, что делают люди, лишенные возможности ходить. И он ответил: «Самые сильные – учатся летать». Думаешь, поняли они, какая великая мудрость, стоящая десятка вымученных именитыми философами афоризмов, заключается в простых словах простого героя? И думаешь, такие, как он, герои, больше ничему не научились за время, проведенное в аду? Только – летать? Летать, когда не держат ноги, и плакать без слез?

Чему учила вас война,
Двадцатилетние ребята?
Не забывать, что вы – солдаты,
Что неизбежна лишь расплата,
Когда отсутствует вина?
Стрелять и помнить: этот круг
Уже навряд ли разомкнется.
И странно, что не гаснет Солнце...
Чужой малыш ему смеется,
А рядом – твой убитый друг.
А за спиной – твоя страна.
И надо выжить. Выжить, выжить...
Из сердца все, что можно, выжать,
Чтоб возвращенье сделать ближе...
...Чему учила вас война?

Нет, эти строки я, пожалуй, вычеркну. Прямо так – фиолетовой пастой по написанному. Бессмысленно спрашивать о чем бы то ни было, зная, что ответа все равно не последует. И если кому-то и должно быть стыдно, то только мне, потому что я, в отличие от тебя, Володя, никого не теряла.
Впрочем, мой прадед тоже погиб на войне (но на другой, Великой Отечественной), которая изуродовала детство бабушки. У нее не осталось даже воспоминаний об отце, единственное, что она по сей день хранит, считая одной из первых ценностей в своей жизни, - письма, которые тот присылал с фронта, понимая, что не вернется. В них – ни полслова о кошмарах войны, лишь наказы жене: одеваться теплее во время прогулок. Беречь себя и крохотную дочку.
Да, Володя, моя бабушка, как и ты, прошла через сиротство. В школе, вполне осознавая, что не все в Германии фашисты, она, тем не менее, не могла слышать немецкую речь, убегала с уроков немецкого (и ее никто не останавливал)… Просто вскакивала с парты и – стремглав в детский дом, спросить, не приехал ли ее папа. Папа, конечно же, не приехал.
Знаешь, моему прадедушке было и всегда будет двадцать пять. И я иногда думаю: интересно, предполагал ли он, погибая за Родину, что пройдет много лет, но жизни молоденьких солдат по-прежнему будут обрываться под присвист чужих пуль? А если предполагал, то видел ли хоть какой-то смысл во всем, что творится вокруг? Ладно, я, кажется, зареклась не терзаться безответными вопросами.
Однако же… Все было не зря. Это не попытка утешить тебя или тех, кто так и не дождался с фронта своих детей, отцов, братьев, это даже не желание унять боль, это просто то, что я чувствую и в чем уверена. Когда-нибудь в мире не будет войн. Никаких. И вот тогда в замечательнейшем из миров мы воздвигнем гигантский обелиск – в память о них, победителях. Я часто пытаюсь представить его, этот памятник, и вижу только черную, цвета скорби, глыбу с выгравированными строчками:

Я хочу, чтобы всем ребятам,
Воевавшим Отчизны ради,
Улыбнулся из сорок пятого
Мой безвестно пропавший прадед.

На этом, пожалуй, все. Передай привет своим детям, двум прекрасным девчушкам девяти и пятнадцати лет, – пусть будут умницами и почаще улыбаются. Ты, твои друзья, мой прадедушка, его друзья и еще миллионы тех, кто пал или чудом остался жив, чтобы все-таки вернуться домой, завоевали для них это право.




Здравствуй, моя любимая!

Трудно писать, если в горле, когда глотаешь, что-то жжется. Трудно писать в принципе, а еще труднее – правду. Впрочем, я же пообещал, что буду честен, помнишь? До конца, до предела… Честен – с тобой. Больше, чем с собой. И я буду. Вот только… насчет клятв. Ты прости, я вообще-то не из тех, кто разбрасывается ими, как престарелый волокита – комплиментами, чтоб потом откреститься в случае чего. Это не про меня, ты знаешь. Однако ж, расставаясь с тобою, я поклялся кое в чем слишком опрометчиво. Не имел я права обещать, что вернусь… Завтра – в бой, из каких не возвращаются, и выходит, будто я тебе солгал. Ладно, хватит. Не хочу о том, что будет завтра. Слушай, а давай вообразим, что сегодняшний день, еле теплящийся вместе с рыжим огоньком моей папиросы, - вечен? Что он никогда не кончится? Никогда не посмеет смениться завтрашним? Договорились?
Представляешь, а я, оказывается, умею слагать стихи. Раньше и сам не знал об этом. Безусловно, строки мои – не из тех, что ложатся впритирку, слово к слову, а мысль к мысли. Если б их разбирал какой-нибудь критик, то меня, вероятно, обвинили бы в том, что стихи – незрелые и рваные. Да, согласился бы я. Рваные. Рваные, точно раны моего бывшего одноклассника, погибшего позавчера. Как ты думаешь, кто его убил? Думаешь, что фашистская тварь? Неверно. То есть… не совсем верно. Его убил я. Это я – понимаешь, я, я и только я! – должен был броситься в самый жар. Но бросился он. Почему? А потому, что у него никого не осталось, кроме младшего братишки, который, как-то кого-то надурив, убедив, что ему – не четырнадцать, а почти девятнадцать, тоже сейчас воюет. Может, уже погиб. У меня же осталась ты, наш сын… Господи, у меня только вы и остались! Вы – моя жизнь и Родина. Честно говоря, я вначале решил, что сумею тебя порадовать, запечатлев твои черты, как фотограф – на снимке, в стихотворных строках. Но не вышло. Извини.
Стихи – им. Друзьям, которые теряют братьев. Братьям, которые никогда не станут отцами. Отцам, не познавшим гордость за своих детей. Детям, не успевшим вырасти. И отчасти – мне самому:

Ты себя убеждаешь строго
К цели где-то на полпути,
Что осталось совсем немного.
Главное – доползти.

Слышишь пуль смертоносный присвист?
Мысль угасла, и снова грудь
Ужас в цепких объятьях стиснул…
Главное – продохнуть.

Не решился бы лишь обрезать
Кто-то жизни земную нить,
А иначе – обрыв и бездна.
…Главное – победить.

Победить… Некоторые спорят: во имя чего? Странно, что один вопрос может быть настолько простым и одновременно – сложным. Сложным до неразрешимости. Вздор, скажешь ты. Ничего сложного, ответ ясен. Это все - на алтарь Родины, во имя Родины. И, конечно же, будешь права.
А вот я, наверно, не патриот, ведь, если б меня спросили, ради чего я готов променять все, что имею, на эту самую бездну, темную и глубокую, я не стал бы упражняться в красноречии или чеканить общеизвестные лозунги. Я б ответил, что всего лишь хочу, чтобы ты могла улыбаться. Ты, должно быть, уже забыла, как это делается. Но не бойся. Все восстановится, все возродится – вместе с выжженной зеленью, с поруганным детством нашего сына и его сверстников, с забытыми мечтами миллионов… И ты… Ты обязательно улыбнешься вновь. Несмело, правым краешком губ. А мне – где бы ни был я, уж поверь! – станет в этот момент тепло, как если бы я хлебнул крепкого чаю.
А еще я хочу, чтоб мой сын пошел в школу. Чтобы его сын (или дочь, неважно) тоже туда пошел. Чтобы он (она, они…) не погиб в неполные двадцать шесть, как я. Чтобы он вообще не погиб. Чтоб никто не погиб, понимаешь?.. Никто. Больше – никто.
Чтоб однажды – лет, возможно, через шестьдесят – рослый школьник, чем-то схожий с братом моего однокашника, выдрал из тетрадки двойной листок и, пребывая под впечатлением от рассказа своего прадеда (может, этого паренька, который только что попросил у меня закурить?), накарябал на нем старательно: «ПОБЕДА». Буква под буквой. И продолжил бы каждую строчку примерно так:

Пусть всегда полыхают красным
Отгремевших имен огни!
Будет снова заливист смех!
Если что-то властям неясно,
Делят славу пускай они,
А победа – одна на всех!

Вот и все, наверное. Не поверишь, но я спокоен. Видишь, почерк, который сначала, по всей вероятности, заставлял тебя щуриться, разбирая мои каракули, сейчас – ровный?
Единственное, что тревожит, – чего ждать после? Не мне, даже не тебе одной, даже не сыну, а – всем? Что – потом? Ты пойми, я знаю – верю, чувствую, поворачивай, как угодно – что с фашистами мы расправимся, докажем этой мрази, возомнившей себя всемогущей: безжалостность не есть сила. Но подтачивает подлая мысль: если в мире бывает такое, то возможно ли повторение?.. И ведь правда же будет нелепо, если наши потомки (когда тебе двадцать шесть, это слово звучит почти смешно) пройдут через то же, что и мы? Либо – через нечто подобное? Глупо будет и больно. Впрочем, ладно. Что за бред, что за дурацкие опасения… То, чего я за последний месяц насмотрелся, просто не может оказаться напрасным. Ты согласна?
На этом все. Теперь все, теперь – точно. Береги себя и сына.

Снегирева Дарья

 
16.04.2006, 08:02:16
 

 

Добавить комментарий

 

Имя:
E-mail:
Заголовок:
*Сообщение:
 

 

Разработка и создание сайта - веб-студия Vinchi & Илья
©® Vinchi Group 2005

0.00294 сек.